Елизавета I Австрийская

Между тем германский кронпринц, получив сообщение о задержке австрийского императора, останавливает свою карету под железнодорожным мостом вблизи Пратера и, сделав вид, что ничего не заметил, пропускает вперед императорские экипажи, которые уже через несколько минут оказываются у ротонды. И только затем на территорию выставки въезжает кронпринц, одетый в ослепительно белую парадную форму прусской армии, со сверкающим на солнце серебряным шлемом на голове. После того как собрались все гости, император своим звучным красивым голосом произносит речь, в которой объявляет об открытии всемирной выставки. После этого оркестры играют австрийский государственный гимн «Храни нам, Боже, государя», в небо взмывают флаги стран — участниц выставки, и на этом церемония открытия заканчивается. В течение трех часов императорская чета в сопровождении гостей осматривает выставку, переходя от экспозиции одной страны к экспозиции другой, и везде ее ожидает восторженный прием. В венгерском павильоне Елизавету встречают такой бурей ликования, что императрица краснеет до кончиков ушей, а свита и придворные не могут скрыть радости по поводу того, что все это происходит на глазах у германского кронпринца и его супруги. Пусть в Германии знают, с каким уважением и почтением относятся в Вене к австрийской императорской чете. Елизавета быстро находит общий язык с кронпринцессой Викторией. Ей нравится эта жизнерадостная, приятная в общении и современно мыслящая женщина, и императрица дарит ей свой портрет, что случается с ней крайне редко. Такого подарка удостаиваются только те, кто по-настоящему сумел завоевать ее симпатии, независимо от того, могут они похвастаться своим знатным происхождением или нет. Взаимопонимание, возникшее между двумя женщинами в Вене, перерастает в крепкую дружбу, продолжающуюся до конца их дней.

Участие в торжествах утомило Елизавету, и она при первой возможности выезжает на природу, где можно как следует отдохнуть.

Весна в этом году выдалась очень теплой, и императрица получает истинное удовольствие от прогулок ранним утром по цветущим аллеям Пратера. В шесть часов, когда весь город еще спит, Елизавета и Мария Фестетикс совершают прогулку до парка аттракционов и обратно. В это время императрица отдыхает от назойливого внимания к ней со стороны окружающих. Однако стоит им выйти немного позднее, как они тут же оказываются в центре внимания тех, кто в этот ранний час оказывается на Пратере, и тогда Елизавета начинает нервничать и спешит вернуться домой. Нет, она не боится покушения, более того, ее с полным правом можно было бы назвать самой бесстрашной императрицей в мире. Но она крайне болезненно переносит повышенное внимание к своей персоне, чересчур пристальные взгляды любопытной публики причиняют ей настоящую физическую боль. От природы очень робкая и чувствительная, она ужасно страдает при этом и поминутно жалуется своей спутнице: «Все люди могут без помех наслаждаться природой и жизнью, и только я не могу даже спокойно погулять». У некоторых наиболее любопытных субъектов хватает наглости даже на то, чтобы в то время, когда императрица инкогнито посещает какую-нибудь выставку и останавливается перед понравившимся ей полотном, втиснуться между ней и картиной и начать разглядывать ее через лорнет или с близкого расстояния рассматривать ее через театральный бинокль. В таких случаях ее лицо покрывается густым румянцем, императрица не произносит ни слова, покидает выставку и никогда здесь больше не появляется. Не лучше обстоит дело и во время поездок на столь любимые Елизаветой скачки. Стоит ей отправиться во Фрайденау, как вокруг нее сразу образуется огромная толпа любопытных прохожих, сопровождающая ее до самого ипподрома и откровенно любующаяся ее прекрасным и нежным лицом, роскошными волосами и всей ее грациозной фигурой. Где бы она ни появилась, ее везде встречают с ликованием, и тогда ей приходится непрерывно улыбаться и бесчисленное количество раз кивать головой в знак признательности за любовь и уважение к ней. На Пратерштерн, когда Елизавете и ее спутнице оставалось проехать по Гаупталлее еще около четырех километров через Пратер, императрица вдруг обращается к графине Фестетикс: «Послушайте, Мария, я больше не могу, я совсем укачалась». И в самом деле, Елизавета сильно побледнела и покрылась испариной, во только тот, кто в это время находился рядом с ней, мог понять истинную причину этого внезапного недомогания. Заняв свое место в ложе на ипподроме, императрица наконец-то может позволить себе расслабиться и получить удовольствие от ожидающего ее захватывающего зрелища. Порой кажется, что Елизавета была бы рада сама вскочить в седло и помчаться по дорожке на одном из ласкающих ее взор чистокровных скакунов.