Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор

Однако фамильное состояние отсутствовало. После смерти отца Филипп получил в наследство два костюма, кисточку для бритья с ручкой из слоновой кости и кольцо с печаткой. Более того, его жалованье офицера флота не позволяло содержать принцессу и семью. Во время увольнительных он останавливался у титулованных родственников, и только их щедрость позволяла ему неплохо жить. Даже его потенциально блестящая карьера на морском флоте находилась под угрозой, ибо с формальной точки зрения он являлся греческим подданным и, чтобы продолжать карьеру офицера, ему следовало подать прошение об английском гражданстве. Адмиралтейство считало, что его дальнейшая служба зависела от получения гражданства. А оно, в свою очередь, зависело от политики Греции, на тот момент враждебной. Его прошение о британском гражданстве могло быть истолковано оппозицией как желание еще одного греческого роялиста найти тихое пристанище в Европе. Премьер-министр Клемент Эттли оставил принятие решения о натурализации Филиппа до плебисцита в Греции, который состоялся в сентябре 1946 года: греческий народ проголосовал за восстановление монархии. В конце концов понадобилась знаменитая напористость и контакты Дикки Маунтбеттена, чтобы преодолеть административные преграды, мешавшие племяннику получить британское гражданство. От новоиспеченного лейтенанта Филиппа Маунтбеттена не укрылось, что Дикки не получил поддержки дворца в решении своего щекотливого вопроса.

Как вспоминала одна из фрейлин Елизаветы, «они чертовски возражали против него и предпочли бы, чтобы принцесса вышла замуж за титулованного аристократа, который мог легко вписаться в придворные круги, то есть за богатого английского герцога, занятого на досуге охотой, а не за иностранного принца без гроша за душой. Греческая королевская семья котировалась очень низко в королевской иерархии»¹⁰

. По оценке Ласселса, Филипп был «неотесанным, невоспитанным и необразованным» выскочкой, не оказывавшим должного уважения двору. Хотя мать Филиппа родилась в Виндзорском замке, а сам он получил образование в Британии и безупречно служил британскому флоту, ему не доверяли. Он окончил не то, что следовало аристократу, то есть не Итон или Хэрроу, а школу Гордонстоун, нонконформистское и политически радикальное заведение на севере Шотландии, которым руководил немецкий еврей. Влюбленная Елизавета знала о враждебном отношении к Филиппу, но для нее это ничего не меняло.

Филипп тоже стремился к браку, но порой противодействие двора обескураживало его. Один высокопоставленный священнослужитель, который знал принца много лет, говорил: «В первое время своего ухаживания Филипп неоднократно подумывал о том, чтобы сдаться. Он предвидел, что может задохнуться от навязываемых ему ограничений, но его отговорил Маунтбеттен»¹¹

. Если иметь в виду дворцовую политику, то поддержка дяди Дикки имела свою изнанку. В глазах многих Маунтбеттен представлялся человеком напористым, сующим всюду свой нос, со слишком большим влиянием. Целью своей жизни, как многие знали, он считал укрепление позиций дома Маунтбеттенов. Позаботившись о том, чтобы племянник носил его имя, он продвигал свои династические амбиции дальше. Как вскоре стало ясно Филиппу, поддержка Маунтбеттена обернулась враждебностью тех, кто желал ослабления его влияния, например Томми Ласселса и королевы Марии. Хотя Филипп пытался быть независимым, многие при дворе смотрели на него как на протеже Маунтбеттена. Дядя Дикки так форсировал вопрос о браке своего племянника, что тот упрекал его за то, что его собственное ухаживание выглядело как «сватовство по доверенности»¹²

.

Позиция короля была неоднозначна. Ему нравился Филипп. Он описывал его матери как умного малого, с хорошим чувством юмора и толковой головой на плечах. В то же время он ревниво стремился сохранить семейную «четверку», которая символизировала тесную связь между членами его королевской семьи, чего ему недоставало в бесправном детстве. Елизавете едва исполнилось 20 лет, она не имела никакого жизненного опыта и вполне могла поменять свое мнение о принце, узнай она его получше.

Королева Мария отмечала силу характера своей внучки. Она говорила близкой приятельнице, леди Эйрли: «Елизавета твердо знает, чего хочет. В ней есть что-то непреклонное и решительное»¹³. Королева же хотела счастья своей дочери, но беспокоилась, что самоуверенному, независимому и честолюбивому Филиппу будет непросто смириться с подчиненной ролью, неизбежной в браке с будущей королевой.