Елизавета Петровна

Меншиков долго упрашивал Екатерину одобрить «тестамент». Императрица поначалу была неумолима (мы помним, чья рука всегда выводила августейшую подпись). Вероятно, умиравшая сопротивлялась до тех пор, пока дочь каким-то образом не дала матери знать, что не против предлагавшегося на «апробацию». Так знаменитое завещание обрело законную силу. Чем же оно привлекло цесаревну, если на трон возводился юный великий князь, а обвенчаться с ним надлежало Александре Меншиковой?

Всё объясняется просто. Учитывая привязанность отрока к Елизавете, ей не составило бы труда внушить племяннику отвращение к невесте, навязанной ближайшим окружением по политическим соображениям. Можно не сомневаться, Петр Алексеевич не побоялся бы не вступать в ненавистный брак, а позднее, когда придет срок, мог выкинуть другой фортель — жениться на родной тетке. И конечно же цесаревна позаботилась бы о том, чтобы скандальное венчание воспринималось публикой как вынужденное с ее стороны. Для чего такие сложности? Дабы избежать ссоры и столкновения с Меншиковым, когда-то заменявшим девочке отца. Кроме того, и жалость, сочувствие подданных тоже не помешали бы…

Но, видно, в тот год Елизавета попала в полосу невезения. Сонное бормотание матери, высокий рейтинг сестры, смерть императрицы… Четвертым роковым событием за полгода стала болезнь уже ненужного ей жениха, епископа Любекского. С 16 по 19 мая 1727 года Елизавета и Петр Алексеевич гостили у Меншикова во дворце на Васильевском острове. Александр Данилович и не подозревал, с какой целью цесаревна согласилась составить компанию великому князю. Она хотела понаблюдать за княжнами Александрой и Марией в более свободной домашней обстановке, приметить недостатки каждой и обратить на них внимание племянника-императора. Известие об оспе, поразившей Карла Августа, побудило принцессу покинуть особняк светлейшего и провести около суток возле умиравшего юноши. В противном случае ей грозило общественное порицание, которого амбициозной девушке только и не хватало…

С 20 мая по 1 июня Елизавета вместе с сестрой и зятем скучала в Екатерингофе, считая дни до конца карантина. В это время Александр Данилович и совершил ошибку, через три месяца приведшую к его опале, — 25 мая обручил дочь Марию с проживавшим в княжеских апартаментах Петром Алексеевичем. Светлейший спешил, чувствуя, что кто-то исподволь пытается сорвать помолвку. Посланник Густав Мардефельд, близкий к голштинскому герцогу, склонял царя к выбору невесты из прусского династического дома. Австрийский посол Амадей Рабутин, приятель Меншикова, предупредил его, что венценосный жених непочтительно отзывается об Александре Александровне, о чем цесарцу поведала великая княжна Наталья Алексеевна. 21 мая об отвращении к будущей супруге дипломату напрямик заявил уже сам отрок, добавив, что к Марии Александровне относится лучше.

И вот следствие: 23 мая А. И. Остерман заручился санкцией Верховного тайного совета на обручение Петра с Марией. Два дня спустя юная пара под присмотром Феофана Прокоповича торжественно обменялась кольцами. Как видим, рокировка произошла буквально накануне обручения. Меншиков играл на опережение, опасаясь остаться без поддержки Голицыных. В мае 1727 года Александр Данилович окончательно уверился, что весенние хлопоты о правах Елизаветы организовали голштинцы, чтобы отвлечь всех, и прежде всего его самого, от их подлинных планов — провозглашения Анны Петровны преемницей императрицы. Попытки воспрепятствовать помолвке светлейшей княжны с великим князем он тоже приписал козням Карла Фридриха. Так что нет ничего удивительного в том, что супружеской чете по возвращении из Екатерингофа было настоятельно порекомендовано уехать из России. И герцог с женой, не стерпев мощнейшего давления («доброхоты» стращали его даже тюрьмой за измену), 25 июля отплыл из Петербурга в Киль, столицу Гольштейн-Готторпа.