Эмансипированные женщины

— Это почему же, позвольте вас спросить? Разве панна Магдалена не женщина, и к тому же красивая? Поэты очень метко назвали женщину плющом, который, для того чтобы развиться и расцвести, должен обвиться вокруг дерева и сосать, сосать, сосать! Чем больше он сосет и чем ближе к смерти его опора, тем пышнее он и краше его цветы…

— Вот уж не знала, что ты способен говорить такие вещи о подруге сестры!

— А разве панна Элена не была твоей подругой? — ответил он, сунув руки в карманы. — Ты считала ее неземным существом! Ну, а сегодня этой небожительнице молится добрый десяток поклонников, и это за три месяца до окончания траура по матери! Согласись, Ада, что у богинь вместо сердца камень даже тогда, когда они еще не стали бессмертными статуями, — закончил он, целуя сестру.

Они тут же помирились; Ада вышла, а Сольский со скучающим видом уселся за бумаги, связанные с заводом.

В начале февраля Мадзя вернулась как-то пораньше из пансиона и увидела на лестнице суетящихся слуг. Горничные бегали вверх и вниз по этажам с бутылками и полотенцами, а младшие лакеи, заняв позиции на разных этажах, взимали с них более или менее чувствительный выкуп, что сопровождалось легкими вскриками.

Заметив Мадзю, горничные стали серьезны, как сестры милосердия, а лакеи сделали вид, что это, собственно, они тащат наверх бутылки и полотенца.

— Что случилось? — с испугом спросила Мадзя.

— Графиня заболели, у них мигрень, — с низким поклоном ответил один из лакеев, с трудом подавляя вздох, который будто бы рвался из его груди.

Графиней называли тетю Габриэлю, которая жила у Сольских на третьем этаже. У этой дамы, собственно, не такой уж сердитой, лежало в банке сто тысяч рублей. Жалуясь на скуку и одиночество, она целые дни разъезжала по гостям, вечера проводила в театре, а дома выходила только к обеду, чтобы доказать племяннику и племяннице, что она оставлена целым светом.

Узнав, что Ады и Сольского нет дома, Мадзя вбежала на третий этаж и вошла в спальню к больной. Она застала тетю Габриэлю в кресле; вся обложенная примочками и компрессами, старушка стонала, закрыв глаза, а панна Эдита, старая компаньонка, у которой тоже была повязана голова, то и дело меняла больной примочки и компрессы.

— Наконец-то кто-то появился снизу! — простонала тетя Габриэля, когда Мадзя вошла в комнату. — Я уже целый час умираю! В глазах у меня летают черные мушки, рот перекосило, а виски так ломит, точно их сверлят раскаленными сверлами.

— У меня тоже! — прибавила компаньонка.

— Господи, облегчи мои страданья! — простонала тетя Габриэля.

— Господи, спаси и помилуй пани Габриэлю! — прошептала компаньонка, кладя еще один компресс на голову почтенной больной.

— Сударыня, — непринужденно сказала Мадзя, — не могу ли я помочь вам?

Больная открыла глаза.

— Ах, это вы? Это очень мило, что вы навестили одинокую женщину, но чем же вы можете помочь мне?

— Отец, — сказала Мадзя, — научил меня одному средству от мигрени, иногда оно помогает.

Она сняла пальто и шляпку и, встав позади кресла больной, стала сбрасывать все полотенца и компрессы, которыми была обложена голова старушки.

— Что вы делаете? — крикнула компаньонка, ломая руки. — Вы убьете ее!

— Оставьте, Эдита! — слабым голосом произнесла тетя Габриэля, почувствовав приятную прохладу. — Ведь отец панны Магдалены доктор.

В эту минуту Мадзя начала легкими движениями сжимать и растирать руками лоб, виски и затылок больной. Тетя Габриэля прислушалась к этим движениям, и в голове у нее промелькнула вдруг мысль:

«Откуда у нее такие руки? Бархат! Прелестные руки!»

Мадзя все сжимала и растирала голову больной дамы, а та с напряженным вниманием прислушивалась к прикосновениям ее рук.

«Аристократические руки!» — думала дама, косясь на длинные пальцы и розовые ногти Мадзи.

— Верите, Эдита, мне легче! — сказала она вслух.

— Уму непостижимо! — воскликнула компаньонка.

— У меня такое ощущение, точно в голову проникает теплый ветерок. Очевидно, это магнетическая струя. И боль стихает…

Еще минута — и тетя Габриэля была здорова.

— Ваш отец, — сказала она Мадзе в знак благодарности, — наверно, гомеопат или ученик графа Маттеи.

— Не знаю, сударыня.

— Поверите, сударыня, — воскликнула компаньонка, — мне тоже немного лучше, хотя я только смотрела на ваши движения? Я в самом деле чувствую теплую струю воздуха в левом виске, а справа пропадает боль. Чудесное средство! Вы, наверно, узнали какой-нибудь секрет у пани Арнольд…

— Кто это? — спросила тетя Габриэля.

— Американка, вторая жена отчима панны Норской.

— Ах, той…

— Она знаменитая магнетизерка и общается с духами, — сказала компаньонка.

Не успела Мадзя спуститься с третьего этажа к себе, как весь особняк уже кричал о чудесном излечении графини и компаньонки. Едва Сольские вернулись с визита, камердинер тотчас доложил им о чрезвычайном происшествии, а тетя Габриэля позвала их к себе и на двух языках живописала свои страдания и способ лечения, примененный Мадзей. При этом она особенно подчеркивала нежность прикосновений и удивлялась, откуда у дочери доктора могут быть такие красивые руки.