Емельян Пугачев (Книга 3)

На рысях прибежал усердный Петр Сысоев, торопливо пришагал Миша Маленький с девочкой Акулечкой. Она сидела у него на руке, как белка на лапе у медведя, улыбчиво поблескивая шустрыми глазами на мужиков, на «батюшку». С Мишей она в приятельских отношениях, с ним да еще с отцом Иваном.

– Петр Сысоич! – обратился Пугачёв к мастеру. – Отбери-ка ты сколько нужно плотников да лесорубов, этак человек с тыщенку, особливо которые со струментом… пилы, топоры… Да кстати прихвати с собой Мишу, он пособит грузности таскать…

– Это мы могим, – сказал парень-великан, спуская с рук Акульку.

– Да что рубить-то там, ваше величество? – спросил Сысоев.

– Что, что… Этакий ты недогадливый какой, – сказал Пугачёв. – Деревню строить, вот что… – и, обратясь к Мише:

– Ну и дылда ты… Тебя бы в Кенигсберге на ярмарке показывать.

– Это мы могим, – повторил Миша и заулыбался во все свое голоусое лицо.

А крестьяне враз повалились на колени и запричитали:

– Батюшка, свет ты наш!.. Неужто деревню, своей царской силой?

Пугачёв отмахнулся рукой, сказал мастеру:

– Ну, так поторапливайся, Петр Сысоич. Да чтобы избы-то покраше были, а печи-то чтоб с трубами…

– Да ведь кирпичу-то нет, поди, ваше величество.

– Есть кирпич! – закричали мужики. – Барин каменный дом ладил строить. Кирпичу сколь хошь…

Мастер Сысоев тем же вечером выступил с огромной толпой плотников в поход.

А на следующий день рано поутру Емельян Пугачёв, похлебав кислого кваску с тертой редькой, хреном и толченым луком, направился в поле, где военачальники и яицкие казаки муштровали крестьян, обучая их ратному делу.

Все занимались весело, с усердием, с шуткой-прибауткой. Люди сотнями бегали с ружьями, с пиками на штурм, учились прятаться по оврагам, за пни, за бугры от картечных выстрелов, скакали на лошадях, привыкали колоть пиками, рубиться тесаками. Чумаков орудовал с толпой у пушек. Творогов с грамотными казаками приводил в порядок амуницию, составлял списки конного крестьянства. Дубровский с Верхоланцевым строчили манифесты, указы, пропускные ярлыки. Уральские мастеровые чинили ружья, пистолеты, оттачивали шашки, сабли, острили пики, подковывали лошадей.

Овчинников и Перфильев формировали малые летучие отряды по пять, по десять человек яицких казаков, уральских работников и расторопных мужиков.

Снабдив эти «летучки» манифестами и всем необходимым, Овчинников, по указанию Пугачёва, направлял их по окольным и дальним местностям, вплоть до Смоленской губернии, наказывая всюду «бросать в солому искру», повсеместно подымать народ именем Петра Федорыча Третьего.

Горбатов обучал крестьян стрельбе из ружей. По совету склонного к выдумкам Емельяна Иваныча, он выдавал за каждый удачный выстрел чарку водки, а ежели стрелок «промажет» – пей вместо водки ковш воды.

И вот подъезжает «батюшка». Все сняли шапки, низко поклонились. Он глянул на ведро с вином, улыбнулся: ведро было целехонько; глянул на шайку – воды там оставалось немного.

– Как винцо-то?! Вкусно ли? – прищуривая правый глаз, спросил Пугачёв.

– Да еще не пробовали, батюшка! – виновато засмеялись мужики. – Оно завороженное… Водичкой утробы-то накачиваем. А она с горчинкой, не столь с ружья палим, сколь от нее в кусты сигаем, вот она, водичка-то, какая душевредная!

– Дозволь-кось, господин полковник, мне, – сказал конопатый босой дядя, за его ременным поясом заткнуты кисет и трубка. – Душа горит!

– Да у тебя руки-то ходят ходуном… – заметил черный кудрявый парень.

– Ладно, ладно, пущай ходят. Вбякаю чик-в-чик! А то стыднехонько будет при батюшке-т, не промигаться бы.

Он приложился, расшарашил ноги, ружье в его руках качалось.

– Отставить! – скомандовал Горбатов и, подойдя к нему вплотную, принялся еще раз обучать его нужным приемам. – Понял?

– Боле половины. Да оторвись моя башка, ежли промахнусь. – Дядя торопливо прицелился, грянул выстрел: промазал. Услужливые руки подали ему ковш с водой:

– На-ка, прохладись!.. Угорел, поди? – Конопатый выпил воду с омерзением, швырнул на землю ковш и сплюнул, с боязнью посмотрев на батюшку. – Дозволь еще пальнуть.

– Не давай, не давай!.. Этак он всю воду выпьет! – засмеялись в толпе.

– И верно, – сказал конопатый, направляясь с проворностью в кусты. – Уж пятый ковш… Опучило…

По двум мишеням стреляли еще с десяток, и тоже неудачно. В широкий щит из досок попадали, а в круг утрафить не могли. Шайка усыхала, побежали за водой к ручью.

– Ружье с изъяном, стволина косая, фальшивит. Им только из-за угла стрелять, – брюзжали неудачники.

– Эх, что-то винца выпить захотелось, – подмигнув стрельцам, сказал Пугачёв и соскочил с коня. – Ну-ка, ваше благородие, заряди косую-то стволину.

Горбатов подал ему заряженное ружье. Пугачёв осмотрел его, вскинул к щеке, прицелился и выстрелил.

– Попал, попал! – закричали глазастые. – Попал, царь-государь, попал!

В саму тютельку…

Толпа, как зачарованная, широко распахнула на батюшку восхищенные глаза. Затем загремело многогрудое «ура, ура», и полетели вверх шапки.