Эмеслам (СИ)

Встав со скамьи, Кристина вышла из хамама, бросив на прощание:

— Но ты держись, утешай себя тем, что не шлюха. Может и полегчает…

Глава 9

9

— А вот и тот самый загадочный Эмеслам!

Это произнесла по-английски худенькая, но довольно высокая темноволосая женщина, после того как миновала паспортный контроль в аэропорту. На вид ей было около сорока лет, ее подвижное скуластое лицо нельзя назвать красивым, но оно определенно очаровывало, а греческий профиль носа придавал ей особенного шарма. Ее черные как смоль и слегка вьющиеся волосы делали ее похожей на уроженку какой-то восточной страны. При этом одета женщина была подчеркнуто по-светски: бежевые брюки, блуза и жакет. Новоприбывшая гостья республики огляделась по сторонам и почти сразу же заметила мужчину, сжимавшего в руках лист бумаги с написанным на нем именем: «Адрия Дравич».

Прихватив свой багаж, женщина энергичным шагом пошла в его сторону.

— Мисс Дравич! Рады приветствовать вас в Эмесламе. Меня зовут Гуран Салмахов, я владелец и по совместительству главный редактор журнала «Особый взгляд», — заулыбался мужчина, правда, его английский был настолько ужасен, что с огромным трудом можно было понять его речь.

Женщина пожала протянутую ей руку и решительно заявила:

— Я понимаю по-русски. Мы можем говорить по-русски? — спросила женщина, и её русский действительно был намного лучше, чем английский Салмахова, совсем небольшой акцент искажал ей произношение.

— Конечно. Русский — второй государственный язык в Эмесламе, — кивнул мужчина, перейдя на русский, затем представил молодую женщину, молча стоявшую подле него: — А это моя дочь и главная помощница в редакции — Замира.

Адрия пожала руку и ей тоже. Отец и дочь, несмотря на двадцатипятилетнюю разницу в возрасте были удивительно похожи: те же темные глаза, черты лица, мимика. Гуран Салмахов в свои пятьдесят лет уже расплылся в талии и отрастил дряблый подбородок, который выпирал из ворота его застегнутой на все пуговки рубашки — а вот его дочь могла похвастаться пропорциональной фигуркой, которую не скрывали традиционный наряд в стиле «шальвар-камиз»*. Да и на лицо, в отличии от отца, Замира была очень даже ничего.

— Такая честь познакомиться с вами, мисс Дравич! — с восхищением проговорила дочь Салмахова. — Ваша книга «Агония красной гидры» произвела на меня неизгладимое впечатление.

Адрия послала ей одну из своих сердечных улыбок, будто они были старыми подругами.

— «Агония красной гидры» — мой первый опыт написания книги. Сейчас, после того как за плечами у меня четыре книги — та, самая первая, кажется мне недостаточно зрелой. Но, с другой стороны, я писала ее, опираясь на собственный опыт, на свои переживания, ведь я была свидетельницей всех ужасов гражданской войны в Югославии. Я тогда не гналась за изысканной словесностью, не думала о художественной ценности текста, я всего лишь хотела рассказать миру о том, как народы тоталитарного государства Югославия обрели самосознание и начали борьбу за независимость.

— Ваша книга прекрасна! — продолжала петь дифирамбы Замира.

— Спасибо, дорогая моя! — Адрия Дравич обожала слушать комплименты в свой адрес, но сейчас ей побыстрее хотелось оказаться в гостиничном номере и принять душ, поэтому она сменила тему разговора: — Так где же ваш автомобиль?

— И правда, чего мы стоим! Идемте к машине, — спохватился Гуран Салмахов.

Пока они шли к припаркованному автомобилю, Адрия успела вкусить все «прелести» дневного зноя в Эмесламе и, казалось, потеряла целый литр жидкости, которая с катастрофической быстротой испарялась из тела вместе с пОтом. Усадив гостью в машину, Салмахов поспешил включить кондиционер. Когда они уже ехали в сторону столицы Эмеслама, Замира повернулась назад, в сторону Адрии, и снова завела с ней разговор:

— Мисс Дравич, а откуда вы знаете русский язык?

— Мой отец работал профессором в университете Сараево и знал русский язык в совершенстве, благодаря его урокам я до сих пор не забыла русского языка, — ответила Адрия с легкой ностальгией, потом, вспомнив еще что-то, помрачнела и пустилась в повествование: — Мои родители были этническими хорватами, проживавшими на землях республики Боснии и Герцеговины. Кроме преподавания в университете, отец поддерживал связи с националистами, которые продвигали идеи отделения Боснии и Герцеговины от Югославии. Он верил, что коммунистическая гидра — так отец называл Югославию — должна погибнуть, дав дорогу демократии и свободомыслию. Часто в нашем доме собирались идейные люди, проходили политические дебаты. Я была еще ребенком, но уже многое понимала — понимала, что хорошо, а что плохо для народа — меня этому научил отец. Когда Югославия начала разваливаться на части, мне едва исполнилось четырнадцать лет. Помню, отец говорил мне: «Адрия, ты живешь в эпоху великих политических свершений, гордись этим!» И я гордилась. Но, будучи еще несмышленым ребенком, я и представить не могла, какую цену Боснии и Герцеговине придется заплатить за независимость.

Замира сочувствующе закивала головой: