Эмигрант с Анзоры

Единственное, что слегка успокаивало – Валтэн ведь искренне меня поддержал. Он сам предложил все это, разработал план, я только поддакивал и нехотя соглашался. Сам полетел со мной, потратился на мой ландер… Ничего не спрашивая, не высказывая своего мнения по этому поводу – просто помог, и все. Значит, не считал ненужным капризом?

Я сразу заметил легкое движение на тропинке – кто-то шел от ворот Общины. Кто-то один… одинокая фигурка двигалась в мою сторону. И вскоре я безошибочно узнал Пати.

Надо же, оказывается, я все-таки забыл ее. Она красивая… очень. Хотя может быть, другие так и не сказали бы – маленькая, как бы невзрачная. Просто мне ее лицо почему-то милее других. Кажется, она стала старше, взрослее, полукруглые мягкие черты заострились и потемнели как-то. Ну конечно, ведь четыре года прошло. А вот глаза я хорошо помню, остренькие карие блестящие глаза и тонкие ровные брови, дугой взлетающие к вискам. Тонкие запястья как-то сиротливо торчат из рукавов общинной куртки.

Она шла все медленнее, недоуменно оглядываясь. Я пропустил ее чуть дальше, вылез из ямы и в несколько бесшумных прыжков оказался на тропинке позади Пати. Не слышит… я окликнул ее.

Она медленно, очень медленно обернулась. Долго смотрела на меня. Изучала? Хотела убедиться, что это именно я?

– Здравствуй, Пати, – сказал я.

– Где ты мог спрятаться? – она оглядела местность, – здесь же негде.

Ей не пришло в голову, что я мог сидеть в леске в десяти метрах от нее.

– Там, – я махнул рукой. – Ну что, Пати? Как дела?

– Хорошо, – ответила она машинально. Я шагнул к ней, протянул руку. Правую. Она подала мне свою, мелькнули белые знакомые насечки на запястье. Ладонь ее лишь бессильно скользнула в моей руке… задержалась. Отпустила. И тут Пати увидела, видимо, случайно скосив глаза. Снова поймала мою руку, перевернула, внимательно осмотрела чистое, без номера, запястье.

– Ты… – она посмотрела мне в глаза.

– Я был на Квирине. Я живу теперь на Квирине. Пати, я прилетел, чтобы с тобой увидеться.

Она молчала, видимо, не зная, что сказать.

– Я должен рассказать тебе все. Пойдем куда-нибудь… присядем, – предложил я.

– Пойдем на трубы, – быстро сказала Пати. Я кивнул. Это действительно было достаточно укромное и малопосещаемое место, к тому же – за пределами ограды.

Спереди возвышалось здание старого дерево-обделочного цеха – еще бревенчатое… теперь там был склад. Проволочная ограда на фоне потемневших, покрытых мхом бревен казалась почти незаметной.

Сзади стеной стоял лес. Трубы газопровода – желтоватая и серая – тянулись направо и налево, уходя в бесконечность, наглядно демонстрируя аксиому о параллельных, которые никогда не пересекутся – на земле. Я вскарабкался вслед за Пати на желтую трубу, сел, упираясь ногами в серую. Может быть, хоть здесь что-то шевельнется в душе… вот на этой трубе, оседлав ее верхом, зажав в зубах дымящийся чинарик сенки, сидел Таро. Арни стоял посредине, левую ногу на желтую трубу, правую – на серую, маленький, щуплый повелитель мира, бурно жестикулируя, разглагольствовал о чем-то по своему обыкновению.

Нет, не помню. Равнодушие. Тоска.

Здесь мы первый раз с Пати поцеловались. Нет, не помню. Вот она, Пати – и это ее я мог целовать? Чужая… милая, хорошая девочка, красивая… не моя.

Она сидела на трубе, свесив ноги, аккуратно сложив руки на коленях – как примерная ученица. Внимательно слушала. Я рассказал ей все. Все, по крайней мере, что смог, что счел уместным… Я закончил рассказ. Пати молчала, упорно глядя в землю.

– Ты осуждаешь меня? – спросил я, придвигаясь к ней ближе. – Я был неправ?

– Не знаю, – сказала Пати, словно очнувшись, – не знаю. Понять тебя можно. Ты спасал свою жизнь. Зайнеке – я тоже считаю его несправедливым человеком. Он, конечно, был неправ…

В голосе ее явственно слышалось «но».

– Но ты на моем месте так бы не поступила? – спросил я.

– Не знаю, – повторила Пати, – я думаю, что нет. Но я не имею права так говорить. Я никогда в твоем положении я не была. Тебя можно понять.

Мы немного помолчали.

– А ты изменился, – сказала Пати другим тоном, внимательно посмотрев на меня, – я тебя не сразу и узнала.

– Что, так уж сильно изменился?

– Ну… ты стал такой большой, сильный… такой был маленький, худой мальчик, а теперь… возмужал, – объяснила Пати, – и взгляд у тебя совсем другой.

– Тебе не нравится? – улыбнулся я. Пати пожала плечами.

– Нет, почему же…

– А ты не изменилась, – сказал я. На самом деле я просто ее забыл… может быть, и изменилась. У меня не очень хорошая зрительная память.

– С чего бы мне-то измениться?

– Ну а как у вас дела? – спросил я, – расскажи хоть…