Эмигранты

Ряжских устало садится. Входят Нелли и Джеймс.

Ряжских. Да... Сейчас, Нелли. Где Джеймс?

Джеймс. Я здесь, господин профессор.

Ряжских. Как больной?

Джеймс. Спит.

Ряжских. Я еще вернусь. Вот что, Джеймс, вы сами будете сегодня дежурить?

Джеймс. Да, шеф.

Ряжских. Следите за пульсом и температурой. Никого к нему не пускайте. Чтобы никто, никакие друзья здесь не появлялись. Вы меня поняли?

Джеймс. Конечно, шеф. По-моему, вас я всегда понимаю.

Ряжских(подавая ему бланк). Почему вы оставили здесь карту?

Джеймс. Собирался привести все в порядок после вашего ухода.

Ряжских. Это документ...

Джеймс. Я прошу вас не беспокоиться, профессор.

Ряжских. Мы едем, Джеймс.

Джеймс. И, пожалуйста, отдохните.

Ряжских. Я еще вернусь сегодня, хотя и надеюсь на вас. (Уходит с Нелли.)

Джеймс(берет бланк в руки, читает). Василий Курбатов... Город Смоленск.

Картина вторая

Ресторан «Балалайка». Радиола играет «Цыпленок жареный». За разными столиками сидят: Глазырин, Джеф, Терри, Виккерс, Николовы, Ряжских, Нелли, у стойки — Елисеев. Среди столиков бродит ошалевший от водки Дзюбин.

Дзюбин(подходя к Глазырину)

. Власовцев здесь нет! Эх!.. Нету, нет! (Глазырину.) Не приходил еще?

Глазырин. Нет еще. Ждем.

Дзюбин. Ждем-пождем, да еще попьем. (Елисееву.) Давай сюда.

Елисеев(подходя к столику). Слушаю, господин Дзюбин.

Дзюбин. Водки!

Елисеев. Могу предложить настоящую «Столичную», непосредственно из Москвы.

Дзюбин. «Смирновская» для тебя плоха стала?

Елисеев. Не тот букет.

Дзюбин. Без Москвы не можете обойтись, господин Елисеев.

Елисеев. У «Столичной» вкусовые качества, одобренные всем цивилизованным миром.

Дзюбин. Красную пропаганду разводишь?

Елисеев. Помилуй бог, господин Дзюбин.

Дзюбин. И вообще смени название заведения! Опять пропаганда!

Елисеев. Что вы, балалайка — народный русский инструмент. Символ России...

Дзюбин. Символ? А ты видел, что делалось, когда эти символы в Австралию приезжали? В театре был, когда эти девки в сарафанах танцевали, юбками трясли?

Елисеев. Признаться, любовался... Красавицы, одна другой лучше...

Дзюбин. Ты брось свою агитацию... Это красные засылают диверсантов, да еще в юбках. Думай!

Елисеев. Какие ж они диверсанты? Ансамбль «Березка». Плавно танцуют, пе правда ли, господин Глазырин?

Глазырин. Истинная правда. Я не согласен с тобой, Федор Прокофьевич. Они танцевали, а я плакал.

Дзюбин(передразнивая). «Плакал»!

Глазырин. Представь себе... Вспомнил орловские просторы. Березки белые, с детства родные...

Дзюбин. Во! Во! На это бьют. На чувствительность! Думай! Читай про большевистские зверства, и о шпионах тоже пишут во всех газетах. Они тебе танцами мозги туманят. А ты смотришь и слюни пускаешь. Не желаю «Столичной», давай «Смирновскую».

Елисеев. Пожалуйста... Вам по сто или по двести грамм?

Дзюбин

. И это тоже их обозначение — сто грамм. Было же хорошее слово — рюмочка или там стопочка... Так нет — и здесь это по-ихнему. Сто грамм... Что я — мальчишка, молокосос?

Глазырин. Много пьешь, Федор Прокофьевич.

Дзюбин. Власов на водку не скупился. Какого человека вздернули?! Да я б за него каждого порешил... Со-страдальцы... Матросика с корабля привезли... Нянчаются с ним... Операцию делали. И кто? Русский называется! Ряжских! Самый удобный момент был прирезать. Ищи-свищи... Со святыми упокой.

Глазырин. Не гуманно.

Дзюбин. А это гуманно? Мы здесь, в забытых богом местах, околачиваемся, а они там правят... В первопрестольной... Да я б каждого из них вот этими руками передушил!

Глазырин. Ты же в церковь ходишь, Федор Прокофьевич.

Дзюбин. А куда еще ходить — в церковь да в кабак.. Прирезать бы гада... Читал в газете? Шпионаж? А его выхаживают. Прирезать! Одно решение!

Глазырин. От полиции неприятностей не оберешься.

Дзюбин(махнув рукой). А-а, полиция.

Глазырин. Ты не акай... Их двести сорок миллионов.

Дзюбин. Если б не я, было бы больше. Не одну жизнь порешил.

Глазырин. Чужую.

Дзюбин. А ты хочешь, чтобы свою? Смерть видел в лицо. Расстрелян, закопан, бежал... Четыре пули (показывает) ношу. Разуваться на ночь научился только за границей. Каждая минута — днем ли, ночью — была как последняя. Здесь только и отдышался. А позовут — опять готов.

Глазырин. А я вот думаю — умру скоро. А что сказать перед смертью? Какие последние слова произнести? Шампанского попросить, что ли, как Чехов?