Эмиль из Леннеберги

Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать торговаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль избавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти на все без исключения и не успел опомниться, как – бах – стал хозяином трех вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубыми ракушками на крышке – ну она-то еще пригодится маленькой Иде. Второй была лопата с длинной ручкой – сажать хлебы в печь. А третьей – старая ржавая пожарная помпа [12], за которую во всей Леннеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил ее.

«Вот беда, зачем она мне?» – подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь – хотел он этого или нет, помпой теперь владел он.

Пришел Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.

– Владелец помпы Эмиль Свенссон, – сказал он. – На что тебе, собственно говоря, эта штуковина?

– А если грянет гром и вспыхнет пожар? – ответил Эмиль.

И в тот же миг грянул гром – так, во всяком случае, вначале подумал Эмиль. Но это был всегонавсего папа Эмиля, который схватил сына за шиворот и тряхнул так, что кудри мальчика растрепались.

– Ах ты неслух! – крикнул папа Эмиля. – Что ты еще надумал?

А дело было так. Антон Свенссон спокойно прогуливался возле хлева и присматривал себе корову, когда примчалась запыхавшаяся Лина.

– Хозяин, хозяин, Эмиль тут – вовсю скупает помпы и еще всякую всячину. Разве ему позволено?

Папа не знал, что у Эмиля были свои собственные деньги, и подумал, что ему самому придется расплачиваться за покупки Эмиля. Поэтому неудивительно, что папа побледнел и затрясся, услыхав о насосе.

– Пусти меня! Я все купил на свои деньги!… – кричал Эмиль.

Ему все же удалось растолковать отцу, как он добыл свое великое богатство – всего-навсего открывая ворота в Каттхульте. Папе Эмиля, конечно, понравилось, что Эмиль такой дельный и толковый. Но ему не понравилось, что Эмиль так не по-деловому и бестолково сорит деньгами.

– Ни о каких дурацких сделках я и знать не хочу, – строго сказал папа.

Он потребовал показать ему все, что приобрел Эмиль. И очень расстроился, увидев покупки сына: старую бархатную, ни на что не годную шкатулочку и лопату для хлеба – к чему она, когда дома в Каттхульте у них своя, хорошая. Дурацкие покупки! Хотя никудышнее всего, конечно, помпа.

– Заруби себе на носу! Покупать надо только самое необходимое, – изрек папа Эмиля.

Может, он и прав, кто спорит, но как знать, что необходимо? Лимонад, например, необходим? Эмиль, во всяком случае, был убежден, что необходим. Огорченный отцовской взбучкой, он слонялся без дела, пока не обнаружил беседку среди кустов сирени, где продавали пиво и лимонад. Ох уж эти хуторяне из Бакхорвы, вечно что-нибудь придумают! Из пивоварни в Виммербю они привезли на аукцион несколько ящиков с пивом и лимонадом, чтобы напоить жаждущих.

Эмиль как-то раз в жизни уже пил лимонад. И он очень обрадовался, когда увидел, что здесь его тоже продают. А у него ведь карман набит деньгами. Подумать только, как все сошлось, какая везуха!

Эмиль попросил три кружки лимонада и выпил их разом. Но тут снова грянул гром. Неожиданно откуда-то опять вынырнул отец. Схватив сына за шиворот, он так тряхнул его, что лимонадный газ, шипя, ударил Эмилю в нос.

– Экий неслух! Стоишь тут и прохлаждаешься, лимонад пьешь! В кои-то веки удалось заработать немного деньжат…

Но тут Эмиль разошелся не на шутку.

– Ты что это, в самом деле! – сердито заорал он, не скрывая своего возмущения. – По-твоему, нет у меня денег – я не могу пить лимонад! А есть у меня деньги – мне нельзя пить лимонад! Когда же мне, черт возьми, пить лимонад?

Папа Эмиля строго посмотрел на него:

– Вот запру тебя в столярке, когда вернемся домой!

И, не говоря больше ни слова, исчез на задворках. А Эмиль остался на месте. Он горько каялся, понимая, как плохо вел себя. Мало того, что нагрубил отцу, так еще – хуже некуда – помянул черта. Это ведь почти ругательство, а ругательства в Каттхульте строго-настрого запрещены. Ведь папа Эмиля был церковным старостой!… Эмиль раскаивался несколько минут, а потом купил еще кружку лимонада и угостил Альфреда. Они сели у Дровяного сарая и болтали, пока Альфред не выпил свой лимонад.

– Ничего вкуснее я за всю свою жизнь не пробовал, – сказал он.

– Ты не видел Лину? – спросил Эмиль.

Тут Альфред показал большим пальцем туда, где, прислонившись к изгороди, на траве сидела Лина. Возле нее пристроился торпарь из Кроки, тот самый, который огрел Эмиля кнутом. Сразу было видно, что Лина забыла наказ хозяйки, – она кривлялась и гоготала, как всегда, когда бывала на людях. Видно было также, что торпарю нравилось ее кривлянье, и, увидев это, Эмиль повеселел.

– Знаешь, Альфред, женить бы нам Лину на торпаре из Кроки, – мечтательно сказал он. – Тогда бы ты, может, и вовсе от нее избавился.