Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы

Марко. Ты уже знаешь, сколь мудр Принчивалле. Он человечен, он благоразумен… Но у каждого мудреца могут быть свои странности. Каждый праведник распалялся дикой мечтой… По эту сторону — разум, милосердие и справедливость, по другую — страсть, вожделенье, безумье, то безумье, которое всеми нами овладевает в свой час… Оно владело и мной; быть может, тобой овладеет и снова охватит меня… Человек так устроен… Но тебя, о мой сын, нечеловеческие ожидают мученья… Я знаю: они ужаснее даже, чем то, что их вызовет, и, однако, я обещание дал, своим безумием превосходящее твою грядущую скорбь… Я, мудрец, к твоему рассудку взывая, безрассудное свое обещанье безрассудно пытаюсь сдержать… Я дал слово, что, если мой сын предложение Принчивалле отвергнет, в стан врага я тотчас же вернусь… И что меня там ожидает?.. Пытка и казнь, вернее всего, мне наградою будут за мою глупую честность… И все же туда я пойду… Напрасно твержу я себе, что безумье свое облекаю я в пурпур. Я сам осуждаю безумный свой шаг, но я его сделаю, ибо покорствовать разуму нет больше сил… Ах нет, я не то говорю!.. Мысли путаются… Я фразы сцепляю, я нанизываю слова, чтоб решительный миг отдалить… Но, быть может, я напрасно в тебе сомневаюсь?.. Так знай: огромный обоз с припасами, который я видел сам, возы с хлебом, вином, плодами и овощами, стада овец и коров, благодаря которым население будет обеспечено мясом на несколько месяцев, бочки с порохом и слитки свинца, с помощью которых можно победить Флоренцию и возродить Пизу, — все это сегодня же вечером вступит в город, если ты в обмен пошлешь ее к Принчивалле только на одну ночь, ибо с первым же лучом зари он отошлет ее обратно… Но в знак покорности, но в знак победы он требует, чтобы пришла она к нему одна, пришла совсем нагая, чтоб ей служил покровом только плащ…

Гвидо. Но кто, но кто она?..

Марко. Джованна…

Гвидо. Кто?.. Моя жена?..

Марко. Твоя Джованна… Я уже сказал…

Гвидо. Но почему же именно Джованна?..

Марко. Она прекрасней всех. Он ее любит…

Гвидо. Джованну любит?.. Он ее не знает… Он разве видел где-нибудь ее?..

Марко. Он знает, он видел, но только скрывает — где и когда…

Гвидо. А Джованна?.. Где встречал он ее?..

Марко.

Она не видала его или просто не помнит…

Гвидо. Откуда ты знаешь?

Марко. Она сама мне об этом сказала.

Гвидо. Когда?

Марко. Когда я шел к вам сюда…

Гвидо. И ты ей сказал?..

Марко. Все.

Гвидо. Как?.. Все сказал?.. Про этот торг бесстыдный?.. И ты дерзнул?..

Марко. Дерзнул.

Гвидо. А что она?

Марко. Она не ответила. Она побледнела и молча ушла…

Гвидо.

Вот это хорошо, я одобряю!.. Она могла упасть к твоим ногам, могла вскочить, могла вскочить и плюнуть тебе в глаза. Но лучше так… Бесспорно… Вдруг побледнела и ушла… Вот так бы господень ангел поступил… Джованну я узнаю! Да, тут не нужно слов. И мы, храня молчанье, займем свои места у городской стены. И если нам погибнуть суждено, то нашу гибель, наше пораженье бесчестием мы все ж не оскверним…

Марко. Гвидо, я тебя понимаю! Испытание это так же тягостно мне, как тебе. Но удар нанесен. Пусть же разум уравновесит нашу скорбь и наш тягостный долг.

Гвидо. Предложение столь гнусно, что по отношению к нему может быть только один долг. И, чем больше мы будем над ним размышлять, тем отчетливее выступит перед нами весь его ужас.

Марко. И все же задай себе вопрос, Гвидо: имеешь ли ты право обречь на смерть целый народ единственно для того, чтобы неотвратимую беду отсрочить всего на несколько часов? Ведь если город возьмут, Ванна неизбежно окажется в руках победителя…

Гвидо. Это касается только меня…

Марко. А тысячи жизней? Сознайся, что это много — может быть, даже слишком много — и что ты поступаешь несправедливо… Если б от этого выбора зависело только твое счастье и ты выбрал бы смерть, я бы понял тебя, несмотря на то, что, прожив целую жизнь, повидав на своем веку немало людей, а значит, и горя, я пришел к заключению, что выбрать смерть, страшную, холодную смерть с ее вечным молчаньем, предпочесть ее какой угодно телесной или душевной муке, которая хотя бы отдалила ее, может только человек неразумный… А здесь речь идет о тысячах жизней, о соратниках, женщинах, детях… Исполни просьбу безумца — и люди, которые будут жить после нас, вменят тебе в доблесть именно то, против чего сейчас восстает все твое существо. Наши потомки взглянут на твой поступок взором спокойным, справедливым и человечным… Спасти чью-нибудь жизнь — это самый высокий подвиг, поверь мне. Все добродетели, все человеческие совершенства, всё, что зовем мы верностью, честью, чем хочешь еще, — все по сравнению с этим пустая игра… Ты хочешь остаться чистым, ты хочешь из страшного испытания выйти героем, но напрасно ты думаешь, будто у героизма нет, кроме смерти, других вершин. Самый доблестный подвиг — это наитруднейший, а жизнь нередко тяжелее, чем смерть.

Гвидо. Ты — мой отец?..