Эмма

Назавтра лестное мнение Эммы о Фрэнке Черчилле несколько поколеблено было известием, что он уехал в Лондон, и лишь затем, чтобы подстричься. Эта прихоть внезапно взбрела ему в голову за завтраком; он послал за фаэтоном и укатил, с намерением воротиться к обеду и не имея в виду цели более уважительной, чем стрижка волос. Конечно, невелик грех проехать по такому случаю шестнадцать миль туда и обратно, но отдавал этот поступок чем-то фатовским, вздорным, что претило ей. Он не вязался с тем здравомыслием в планах, умеренностью в требованиях и даже тем бескорыстием в движениях души, которые, верилось ей, она в нем разглядела накануне. Суетное тщеславие, невоздержанность, страсть к переменам, непрестанный зуд чем-то занять себя, не важно, дурным или хорошим, неумение подумать, приятно ли это будет отцу и миссис Уэстон, безразличие к тому, как будет выглядеть такое поведение в глазах людей, — вот обвинения, которые казались ей применимы к нему теперь. Батюшка ее только назвал его фертом и новость счел презанятной, но миссис Уэстон была недовольна, как явствовало из того, что она упомянула ее вскользь и более к ней не возвращалась, уронив лишь, что «у молодых людей всегда бывают маленькие причуды».

Не считая этого единственного пятнышка, у миссис Уэстон, как убедилась Эмма, сложилось о нем за то время, что он пробыл у них, впечатление самое благоприятное. Она с готовностью отмечала, как он внимателен и мил в общении, сколько она в нем увидела черт, которые ей нравятся. Открытая, по всему казалось, натура; бесспорно живой, веселый характер; в суждениях его она не заметила ничего дурного и определенно нашла много хорошего — он отзывался с большой теплотой о дяде, охотно о нем рассказывал, утверждая, что будь он предоставлен самому себе, то лучше его не было бы в мире человека, а к тетке хоть и не обнаруживал привязанность, но все же с благодарностью вспоминал ее доброту к нему и всякий раз говорил о ней уважительно. Все это очень обнадеживало, и не было, помимо злополучной его блажи стричь волосы, других причин считать, что он не заслуживает высокой чести, которой удостоен был в ее воображении — чести пусть не любить ее, но быть во всякую минуту готовым влюбиться, когда бы не останавливало ее безразличие (ибо она по-прежнему верна оставалась своему решению никогда не выходить замуж) — чести, короче говоря, быть избранным для нее всеми их общими друзьями.

Со своей стороны и мистер Уэстон, сверх того что сказано было его женою, назвал одно немаловажное достоинство. Он дал понять Эмме, что Фрэнк от нее в восхищении, очарован ее красотою и обаянием; одним словом, столь многое говорило в его пользу, что ей положительно нельзя было слишком строго его судить. А что до маленьких причуд, то они, как справедливо заметила миссис Уэстон, бывают у молодых людей всегда.

Был среди новых знакомцев мистера Черчилла в Суррее один, настроенный не столь снисходительно. Вообще как в Донуэллском приходе, так и в Хайберийском его поступок не слишком осуждали, благодушно прощая мелкие излишества красивому молодому человеку, который столь щедро расточает улыбки и умеет так ловко кланяться, но одну строгую душу среди них не так-то было легко задобрить улыбками да поклонами — и это был мистер Найтли. Ему сообщили эту новость в Хартфилде; минуту он помолчал, наклонясь над газетой, которую держал в руке, и тут же Эмма услышала, как он буркнул себе под нос:

— Хм! Пустой, ничтожный малый, как я и думал.

Она хотела было вспылить, но пригляделась внимательней и поняла, что это сказано не из желания позлить ее, а просто чтобы отвести душу, — и сдержалась.

Хотя мистер и миссис Уэстон пришли и не с очень-то доброю вестью, но в одном отношении их приход был чрезвычайно своевременным. Пока они находились в Хартфилде, произошло событие, побудившее Эмму искать у них совета, и, что самое удачное, как раз того совета, который они ей дали.