Эмма

— Национальные мифы — перешел к выводам оратор, — сумма самоукрашений, в основе которых, скорее всего, лежат факты. В этом смысле все народы изобретены. Мой друг, тоже профессор, сказал: «Конечно, современные нации изобретены всего полтора-два века назад, как и еврейский народ, но утверждать на этом основании, что последнего не существует, все же абсурднее, чем говорить, что он есть». Он же, мой друг, спросил однажды (внимание, профессорский сарказм! — мое примечание): «Евреи, конечно, синтетический народ, но в чем перед господином Оме провинились именно хазары?»

— Изобретение народов — метафора, — подытожил профессор, — хорошая и полезная в деле противостояния нацистским идеологиям.

Профессор закончил. Аплодируют. Аудитории понравилось.

Следующим высказался заслуженный отказник-сиделец. Книга напомнила ему писания записных юдофобов. Она игнорирует наше стремление вернуться на родину.

— Ведь почему мы здесь? — спросил он аудиторию.

— Потому что не пустили в Америку! — выкрикнула с места дама без акцента.

Дама с балтийским акцентом засмеялась и потеребила сумочку на коленях. Две женщины, составляющие компанию, — всегда в состоянии разыграть маленький спектакль. Если имеется в наличии хоть один наблюдатель, летозимописец, — добавляется разность потенциалов. Когда две женщины еще и молоды — бывает, глаз не отвести. Особенно повезло в свое время мисс Дус и мисс Кеннеди. Бронза и золото. А вот у Эммы никогда не было пары. Девичьей. Женской. Может быть, поэтому она всегда держится так прямо. Эмма — янтарь. В нем две птички — Шарль и Vanellus spinosus (то есть — я).

Отказник не отреагировал никак на это замечание, разве что только глянул в сторону выкрика, но не только осуждения не выказал, но даже мягкой укоризны не было в его взгляде, и это мне в нем особенно понравилось — демократ до мозга кости. Он попытался развить вызванные прочтением книги мысли в позитивном патриотическом направлении, но его стали дружелюбно «захлопывать». Знаем, согласны. Поехали дальше.

Теперь взял слово мой родственник. В детстве он дарил мне в дни рождения хорошие книги, и я привык ему доверять.

— Историю, конечно, следует отделять от мифологии, — сказал он, — надежность любых наших оценок этнического единства евреев колеблется в пределах от двадцати до девяносто пяти процентов. Хазарская основа восточноевропейских, ашкеназских евреев — миф. Никто не знает, каков был процент принявших иудаизм среди подданных хазарской империи. По тем обрывочным данным, которые имеются в нашем распоряжении, с уверенностью мы можем судить лишь о том, что иудейскими прозелитами были царь, его администрация и имперская аристократия. Но именно эта прослойка и должна была быть уничтожена первой при вражеском нашествии. Нет лингвистического тюркского следа в языке идиш. Утверждение, что немецкий диалект передался всему населению заезжими немецкими раввинами, — выглядит притянутым за уши.

«Как же? — хотел было пошутить я публично. — Разве не стала говорить по-французски вся крепостная Русь вслед за своим дворянством»? Но не решился, и лишь шепнул это на ухо Эмме. Она, улыбнувшись моим словам, ответила тоже шепотом: «Жуткий мужичок с взъерошенной бородой говорил по-французски в кошмарных снах Анны Карениной». Мне не понравилась это упоминание.

— А ведь хазарская версия — основная глыба в книге Оме, — продолжал мой родственник. — Как бы там ни было, а еврейским историкам, в девятнадцатом веке «придумавшим» еврейский народ, мы должны быть благодарны, — завершил он свое выступление, — выполненная ими работа не предотвратила Холокост, но повела нас в правильном направлении.

Ему тоже благодарно похлопали. В том числе и мы с Эммой. В качестве председательствующего он объявил о начале прений.

Человек в шортах, темной клетчатой рубашке и безрукавке укрепил подозрения, ранее высказанные отказником.

— Я бываю в университетских кампусах за рубежом, в Америке и в Европе, — сказал он, — и свидетельствую: книга Оме встречена с большим интересом, она активно используется для делегитимизации существования нашего государства, у нее есть шансы стать новым «Майн кампф».

Встал впереди нас из второго ряда и выступил с места невысокий господин с круглым животиком и естественного происхождения тонзурой на довольно широком темени. Он предложил собственное определение еврейского народа.

— Евреи, — сказал он, — это те конкретные люди, которые по собственному желанию или волею обстоятельств несут на своих плечах нарратив от Авраама до Холокоста.

— Этот народ, — продолжил он, то ли намеренно пренебрегая четкостью в построении предложения, то ли претендуя на образность изложения, — ныне разделяется на две части: на Вуди Аллена и Шестидневную войну, а та половина нарратива, которая — Шестидневная война, намертво связана с этой землей.

— Он ошибается? — поинтересовалась моим мнением Эмма, но я к этому времени уже потерял интерес к происходящему, слишком близка была она от меня.

— А ты?