Мистер Уэстон сопровождал жену в поездке к Бейтсам и справился со своей ролью вполне пристойно, однако вскоре миссис Уэстон пригласила мисс Ферфакс покататься в карете и в результате узнала намного больше, причем гораздо больше положительного, чем за четверть часа, которые провела она в гостиной мисс Бейтс, когда все присутствующие были скованны и стеснены.
Немного любопытства Эмма испытывала, тем более что дело касалось ее друга. Миссис Уэстон не сразу решилась повидаться с Джейн, вначале она вовсе не собиралась ехать, она хотела просто написать мисс Ферфакс, а официальный визит отложить до тех пор, пока время все не сгладит и мистер Черчилль не свыкнется с мыслью о помолвке. Пусть все перестанет быть тайной. Поскольку, полагала она, такой визит неизбежно породит различного рода толки. Однако мистер Уэстон рассуждал иначе: ему крайне не терпелось выказать доброе отношение к мисс Ферфакс и ее семейству, и он не представлял себе, чтобы подобный визит мог возбудить какие-либо подозрения. А даже если подозрения и зародятся, то останутся без последствий, потому что, заявил он, «о таких вещах рано или поздно узнают». Эмма улыбнулась: она понимала, что у мистера Уэстона есть веский повод для такой уверенности. Короче говоря, они поехали – и как же сильно была смущена и расстроена героиня всей истории! Она почти утратила дар речи и каждым взглядом, каждым действием показывала, насколько глубоко страдает она от угрызений совести. Тихая, искренняя радость старушки и восторженное состояние ее дочери, которая от потрясения тараторила даже меньше обычного, являли собой отрадную и очень трогательную сцену. Они обе столь явно удивлялись своему счастью, столь бескорыстно радовались за свою любимицу Джейн, столь заботились о других и забывали о себе, что заслуживали только самых добрых чувств. Воспользовавшись недавней болезнью мисс Ферфакс как предлогом, миссис Уэстон пригласила ту покататься; вначале Джейн отклонила приглашение, но после настойчивых просьб все же уступила. Во время прогулки в карете миссис Уэстон, благодаря своей мягкой настойчивости, настолько преодолела смущение будущей невестки, что та смогла говорить на важную тему. Она попросила прощения за невольную необщительность в первые минуты встречи и уверила миссис Уэстон в том, что она всегда питала по отношению к ней и мистеру Уэстону чувство горячей признательности. Убедив друг друга во взаимной любви и уважении, они вдоволь наговорились о настоящем и о будущем, о помолвке. Миссис Уэстон была убеждена, что в результате их разговора у ее собеседницы отлегло от сердца, за время вынужденного молчания у Джейн многое скопилось на душе; сама же она осталась очень довольна услышанным.
– С особенной страстью она повторяла, – продолжала миссис Уэстон, – как тяжко ей было скрывать и таиться столько месяцев. Вот одно из ее выражений: «Я не скажу, что, заключив помолвку, я не испытывала счастливых мгновений, однако смею вас уверить, я с тех пор не знала ни одного спокойного часа!» И при этих словах, Эмма, у нее так дрожали губы, что я не могла не посочувствовать ей.
– Бедняжка! – воскликнула Эмма. – Стало быть, она винит себя за то, что заключила тайную помолвку?
– Винит? Полагаю, никто не может винить ее больше, чем она сама склонна обвинять себя. «В результате, – сказала она, – я постоянно страдала, так и должно было быть. Но, невзирая на все кары, которые следуют за проступком, он не перестает быть ошибкой. Боль – не искупление грехов. Я никогда не сумею очиститься от вины. Я действовала вразрез со всеми моими понятиями о том, что правильно и что неправильно! Совесть подсказывает мне, что я не заслужила счастливой развязки и доброты, которую я сейчас получаю. Не думайте, сударыня, – добавила она затем, – будто кто-то неверно научил меня. Пусть ни одно обвинение не падет на головы моих друзей, которые вырастили и воспитали меня. Вина лежит целиком и полностью на мне! Уверяю вас, какими бы благоприятными ни казались теперешние обстоятельства, я до сих пор страшусь сообщить обо всем полковнику Кемпбеллу».
– Бедняжка! – повторила Эмма. – Значит, полагаю, она любит его всем сердцем. Только страстная любовь могла склонить ее к тайной помолвке. Должно быть, любовь пересилила ее рассудительность.
– Да, я не сомневаюсь в том, что она очень любит его.
– Боюсь, – отвечала Эмма со вздохом, – что я, против воли, часто становилась причиною ее несчастий.