«Вам будет трудно это понять. Я думаю, мы остались по двум причинам. Хотя дни там порой тянулись медленно, годы летели незаметно. Жить у самого океана, в окружении воды – в этом есть что-то такое, что меняет восприятие времени. На таком острове можно часами смотреть на воду, чувствуя на лице морской бриз. Это при том, что вода и ветер доставляют немало хлопот и надо прилагать значительные усилия, чтобы не дать им разрушить дом, особенно в отсутствие надежного электроснабжения.
Во-вторых, там были и хорошие моменты, которые я попытаюсь вам сейчас объяснить.
Эмма все чаще со мной разговаривала. Мы стали друзьями, и мне не хотелось, чтобы это закончилось. Никогда. Порой мне страшно хотелось домой. Но я тут же вспоминала о хорошем – как мы сблизились с Эммой, как добры были к нам Билл и Люси. Так что там были и неплохие моменты, а время летело быстро… но потом, когда Эмма родила девочку, все хорошее закончилось.
Когда у нее начались схватки, мне не разрешили быть рядом. Первым делом она пошла к ним, прямо среди ночи, потому что доверяла им и считала близкими. Я проснулась лишь в тот момент, когда Эмма закричала. До слуха также донеслась громкая перебранка между Биллом и Люси, они будто испугались и злились друг на друга, что не могут ничего сделать, чтобы облегчить страдания моей сестры. Я подумала, что она умрет. Правда. Как же она кричала – из ее груди то и дело вырывались стоны боли. Ее будто подвергли пытке. А среди криков боли то и дело прорывались стенания, вызванные отчаянием, поскольку она знала, что впереди ее ждет новая мука. А я ничем не могла ей помочь! Мне хотелось к ней подойти, но Билл с багровым, будто от ожога, лицом вытолкал меня из комнаты. Эмма тоже на меня заорала. Велела мне убираться, потому что от моего присутствия ей только хуже. Роды продолжались всю ночь, пока наконец все не стихло. Я плакала в подушку – настолько ужасным казалось происходящее. Меня лишили возможности ей помочь. Она и сама не захотела, чтобы я была рядом. И никто даже не знал, чем все закончится.
Потом я услышала детский плач. Билл и Люси стали хохотать и плакать, будто на них снизошло счастье. Я вышла в коридор, чтобы узнать, как дела, но от Эммы ничего не было слышно. Так продолжалось всю ночь и утро. Пока не наступил день.
Тогда они отвели Эмму в ее комнату. Она попыталась уснуть, но ее груди набухли и сделались просто огромными. Сестра спросила, надо ли ей кормить девочку грудью, но ей велели ни о чем не беспокоиться. Люси добавила, что для ребенка это не очень хорошо, а сама Эмма в этом ничего не понимала.
Я встала за дверью, чтобы при необходимости принести все что понадобится. «Касс, – прошептала она, – они так болят!» Я каждые несколько часов приносила ей пакеты со льдом, она прикладывала их к грудям, и через несколько дней молоко у нее пропало.
С самого первого крика ребенок день и ночь был с Люси. Когда Эмма пыталась взять его на руки, та говорила, что позаботится обо всем сама. Велела сестре отдыхать и учиться, потому что у нее впереди вся жизнь. «А мы с Биллом на что?!» – повторяла она.
«Касс, – шептала Эмма, – ты ее сегодня видела? Она подросла?»
Эмма плакала долгими часами – ей очень не хватало ребенка. «Мне просто необходимо взять ее на руки! Прошу вас, пожалуйста! Хоть на несколько минут!» – умоляла она. Но у Люси всегда была наготове какая-нибудь отговорка. Малышка то спала, то плохо себя чувствовала, то привыкала к кроватке. Заслышав ее плач, сестра подходила к запертой двери их спальни и орала: «Пожалуйста! Я все слышу! Она не спит! Дайте ее мне!»
В такие минуты Эмма обращалась ко мне: «Касс, ты должна во всем разобраться и выяснить, почему они не дают мне с ней видеться!»
И вот как-то раз я завела с Люси разговор. «Вы так хорошо обращаетесь с малышами! – сказала я. – Где вы этому научились?»
Нам было известно, что детей у них нет: во-первых, они и сами нам об этом говорили, а во-вторых, нигде не было видно признаков их присутствия. Ни рисунков, ни детских вещей. Люси поцеловала девочку в лобик, улыбнулась и ответила: «Бог хотел, чтобы я имела детей, когда сотворял мою душу, но совершил ошибку, когда лепил тело. Этот крест, Кассандра, – не сделать того, для чего меня родили, – я буду нести до конца жизни.
Потом она прижала дочь Эммы к себе и радостно засмеялась. «Ну как ты, ангелочек мой? Ты моя сладкая, ты моя хорошая! Джулия моя!»
Я передала Эмме наш разговор. Рассказала, что Люси, наверное, сошла с ума. Что до этого она относилась к нам как мать, но теперь, когда у нее появился ребенок, будто немного спятила. Эмма широко распахнула глаза.
«Эта тупая сука назвала моего ребенка Джулией? Дала ему имя?» Эмма сказала, что будет ненавидеть его до конца жизни и ни за что на свете не позволит ему сорваться с ее уст.
В тот момент мы были потрясены до глубины души. Я подтвердила то, о чем мы обе подозревали. Люси повредилась умом, и Билл понятия не имел, что с этим делать. Вы знаете, как порой человек будто распадается на две части: первая пытается совершить какое-то безумие, в то время как вторая понимает, что это сумасшествие, но при этом ничего не делает только потому, что не желает расстраивать первую. Вам просто не хочется разорваться пополам. Примерно то же было с Биллом и Люси. Они будто стали одним человеком, состоящим из этих двух частей. И Люси в этом тандеме обладала большей силой.
Это произошло осенью, через год, как мы уехали из дома. К тому моменту нам уже стало понятно – что-то пошло не так. Девочке было шесть месяцев, она подросла, и ухаживать за ней стало легче. Но Билл с Люси по-прежнему не давали Эмме о ней заботиться. Люси относилась к ребенку как к своему собственному. И вдруг у Эммы в голове будто что-то щелкнуло. Она подошла к двери их спальни и забарабанила в нее кулаками. «Немедленно отдайте мне мою дочь!»
Билл пришел в бешенство, взъярился на нее и заорал через дверь: «Иди к себе, юная леди, или тебе придется столкнуться с ужасными последствиями своего поступка!»
«Отдайте мне моего ребенка!» – заорала Эмма и опять принялась дубасить дверь. Я стояла рядом, замерев от страха, потому что ситуация набирала обороты и было очевидно, что ничего хорошего из этого не выйдет. В ее жилах бурлила горячая кровь, но что-либо сделать она не могла. Похоже, что из-за этой самой крови Эмма почувствовала себя сильной и окончательно слетела с катушек. Мы услышали тяжелую поступь, и дверь распахнулась. На пороге встал Билл с лицом, принявшим выражение даже не бешенства, а чего-то бóльшего – казалось, что если происходящее не остановить, он просто сойдет с ума. Думаю, что оставшаяся в комнате Люси велела ему усмирить нас, чтобы Эмма больше не требовала отдать ей малышку, и в сложившейся ситуации он попросту не знал, что делать. Не в состоянии остановить жену, Билл направил весь свой гнев против Эммы и отвесил ей звонкую затрещину. Она потрясенно смотрела на него. Как и я. Он в ответ тоже взглянул на нас, ошеломленный не меньше нашего тем, что сделал.
«Я велел вам уходить! Почему вы меня не послушали?» – произнес он жалобным, плаксивым голосом и на глаза ему даже навернулись слезы. Эмма ничего не ответила. Просто развернулась и ушла в свою комнату. Я последовала за ней. Мы сели на кровать. Она взяла меня за руки и сказала: «Ты должна выбраться отсюда и вернуться с помощью».
Мы разработали план. Я сказала, что найду способ бежать. А потом попросила ее почаще со мной ссориться и даже устраивать драки, чтобы все выглядело так, будто я ее терпеть не могу – в этом случае после моего бегства Билл с Люси не испугаются, что я вернусь и приведу помощь. Вот что мы задумали. Я должна буду бежать, а потом вернуться за сестрой и ее дочерью. Эмма согласилась.
С сентября по февраль я вела наблюдение. Во-первых, за судами. Отмечала время дня, когда они безопасно двигались по различным фарватерам. Во-вторых, следила, когда приезжал и уезжал шкипер. А в-третьих, обращала внимание, когда малышка по ночам спит, а когда ее надо кормить.
У причала Билл держал небольшую гребную лодку. В ней всегда лежали весла, и я подумала, что с ее помощью у меня будет возможность уехать. Какая глупость! В ночь побега я ждала до тех пор, пока ребенок не поел и в доме все не улеглись спать. Я пошла к причалу, отвязала лодку от вбитого в камень железного штыря и забралась в нее. Стоял мертвый штиль, меня пробирал собачий холод. Единственным, что я слышала, был лишь плеск воды вокруг да гулкое биение сердца. Меня охватили волнение, страх и уже знакомое ощущение могущества от того, что я взяла собственную судьбу в свои руки и решила бежать от этих обезумевших людей, чтобы спасти сестру и ее ребенка. Расставаться с Эммой и ее девочкой было на удивление болезненно – мне казалось, что я оставляю на острове частичку себя. Чтобы не терзаться, я просто думала о том, как вернусь с помощью, может даже этой же ночью. С кем-нибудь, кто сможет нас спасти.
Я схватила весла и стала грести, направляя лодку вперед. Перед этим мне не раз доводилось наблюдать, как это делал Билл, когда не желал ждать Рика. Преодолев участок моря, где течение относило все обратно к острову, он выходил на простор залива и вскоре скрывался из виду. Но это оказалось намного труднее, чем я думала вначале. Закрепить толком весла в уключинах мне не удавалось, они были такие тяжелые и слабые против мощного течения. Одно из них поток вырвал у меня из рук, а когда оно упало в воду, быстро унес. После этого лодка стала дрейфовать в виду острова на запад, прямо на скалы. Я была не в состоянии ею как-то управлять. Металась из стороны в стороны, пытаясь грести то справа, то слева единственным оставшимся веслом. Суденышко лишь вертелось из стороны в сторону, но так же неслось вперед, увлекаемое течением. На меня нахлынул приступ паники, ощущение было такое, что голова вот-вот взорвется. Я знала, что если меня несет к западной оконечности острова, то встречи со скалами не избежать. Так и произошло – лодка действительно застряла меж двух больших глыб. Я пыталась оттолкнуться от них веслом. Потом выбралась и попыталась вытащить суденышко руками. Ноги скользили. Не знаю, как долго продолжались мои попытки. Вдруг я услышала рокот двигателя и увидела впереди огни катера. А вскоре и Рика, смотревшего на меня своим холодным, как камень, взглядом.
Он ничего не сказал. Лишь привязал к лодке Билла канат и потащил ее за собой на буксире. Я крикнула, чтобы он мне помог, и завопила что было сил: «Они не выпускают нас отсюда! Они не выпускают нас отсюда!» Но он даже не обернулся, увез с собой лодку, а меня оставил у скал.
