Эмоции в розницу

А он смотрел на меня так пристально, словно пытался взглядом просканировать мои истинные намерения. На какую-то секунду мне показалось, что Грег всё равно откажется продолжать сеансы и выставит меня за дверь. Однако он, наоборот, слегка кивнул головой, признавая, что наши договорённости в силе, и вернулся к столу с оборудованием. В этот момент я ощутила настоящую радость – лёгкое, почти невесомое, но очень тёплое чувство, от которого почему-то захотелось обнять своего продавца эмоций. Но вместо этого я притянула к себе Рика и зарылась лицом в его длинную, чуть жестковатую шерсть. Пес в ответ довольно заурчал и попробовал лизнуть моё лицо.

– Вообще-то ты повела себя крайне нелогично, решившись на продолжение сеансов, – задумчиво проговорил Грег.

– В чём же, по-твоему, нелогичность?

Грег отодвинул от себя «энцефалограф», а затем какое-то время молча смотрел на меня, словно решаясь. Наконец, после короткого вздоха он ответил:

– Люди, которые испытывают дискомфорт, столкнувшись с конфликтом идей и жизненных установок, обычно всеми силами стараются снизить степень такого конфликта. Проще говоря, ты сама должна была избегать дальнейших встреч со мной ради собственного спокойствия. Человеку жизненно необходимо поддерживать согласованность своих знаний о мире, поэтому люди готовы оправдывать свои заблуждения. Все мы – и эмпаты, и ал'eксы – идём на разные ухищрения, чтобы обмануть собственный ум. Но ты действуешь вопреки этому.

– Ты прав. Это делает меня в некотором смысле уязвимой, но я стремлюсь всегда оставаться честной сама с собой. Именно это толкает меня идти до конца сейчас.

– Вынужден признать, такая позиция достойна восхищения. Потому как она требует недюжинной смелости.

– Неужели эмоции действительно так страшны? – я пожала плечами.

– Нет. Страшно другое. Терять почву под ногами и наблюдать, как всё, во что ты верил, обращается в дым. Как белое становится чёрным, а ты перестаёшь верить сам себе.

Как странно: Грег опять с ювелирной точностью смог обозначить ощущения, которые одолевали меня во время размышления над снами и воспоминаниями о детстве. А ещё над рекламными слоганами, сопровождавшими жителя ОЕГ на каждом шагу.

– Когнитивный диссонанс у тебя возникает именно из-за того, что ты должна, а не хочешь, – помедлив, продолжил Грег. – У большинства алекситимиков нет собственных желаний, есть лишь обязанности.

– Почему ты думаешь, что мы сами не хотим того, что делаем и к чему стремимся?

– Потому что способность человека желать автоматически активизируется, когда ему помогают чувствовать. Если желания основываются на чем-то ином, чем чувства, – например, на рациональных соображениях, - это уже не желания, а долженствования или необходимости. Желание – это больше, чем мысль или бесцельное воображение. Оно содержит аффект и компонент силы. Если аффект блокирован, человек не может испытывать собственные желания, и весь процесс волеизъявления сходит на «нет».

– Но ведь склонность к аффектам опасна. Именно состояние сильного аффекта часто становится причиной убийств и других преступлений в среде эмпатов. Это как раз одна из причин, по которой мы отказались от эмоций.

– У всякой палки два конца, – Грег вздохнул. – Увы, отказываясь от какой-либо части своей природы, мы одновременно теряем другие. Но ведь аффект – это не всегда взрывной эмоциональный процесс негативного характера. По сути, это просто энергия, которая сама по себе нейтральна. Всё зависит от того, куда мы направим её силой своей мысли. Усилием воли, если хочешь. Ты знаешь, какой развитой была культура и наука в Древней Греции? Там существовала так называемая теория аффектов. Она утверждает, что искусство призвано возбуждать в человеке различные состояния души, эмоциональные состояния. И люди специально обучались тому, как достичь аффекта с помощью разных изобразительных средств – музыки, театра, литературы. Ты ведь слышала о древних греках, правда?

Я кивнула. Действительно, я была неплохо осведомлена об этой культуре. Нил Доран отдавал Древней Греции и всему периоду античности особое предпочтение, ведь именно там впервые появилась формальная логика как научно-обоснованный метод познания действительности. Но отношение древних греков к искусству мы затрагивали лишь вскользь, ведь наша учебная программа вовсе не предполагала этих тем.

Подумав о Ниле, я мгновенно вспомнила свои сновидения и против воли нахмурилась. Это не укрылось от Грега.

– Что не так?

– Мне стали сниться сны. О прошлом. А ещё я вспомнила один эпизод из своего раннего детства, хотя думала, что неспособна помнить себя в таком возрасте…

Грег посмотрел на меня как-то озадаченно и почесал нос.

– Это всё из-за твоего рассказа о детских годах, да? – спросила я. – Ты таким образом помог мне запустить какой-то собственный пересмотр?

Грег выглядел смущённым и как-будто сбитым с толку:

– В целом, да. Но… обычно возвращение памяти о раннем детстве наступает у клиента не раньше восьмого-десятого сеанса. Совсем немногие доходят до этого этапа, а уж идти дальше тем более соглашаются лишь единицы.

– Ты мне не веришь?