Эмоциональность. Как чувства формируют мышление

В детстве я смотрел старую программу «Нэшнл Джиогрэфик» – наблюдал, как ученые исследуют животных. Задолго до первого опыта секса я посмотрел подробную съемку того, как совокупляется пара богомолов. Во время спаривания самка откусила самцу голову. Для ребенка, еще не вступившего в подростковый возраст, это был переизбыток данных. Я задумался, нет ли в этом какой-нибудь скрытой метафоры. Но правда состоит в том, что исследований ни человеческой сексуальности, ни даже вообще человеческих эмоций в ту пору почти не велось. Казалось, мы гораздо больше понимаем о поведении животных, чем людей. В те дни даже среди психологов было принято считать, что эмоций лучше избегать – даже эмоции материнской любви. Как говорится в одном методическом пособии по уходу за детьми: «Пусть природа мудро снабдила мать всеобъемлющей любовью к своим детям, лучше бы природа оснастила мать так, чтобы та способна была управлять своей любовью посредством разума»[38].

Аффективная нейронаука преподает нам другой урок: эмоции – это дар. Они помогают нам быстро и действенно осмыслять обстоятельства, в которых мы оказываемся, чтобы нам удавалось реагировать в соответствии с ними; эмоции подкрепляют рациональную мысль и в большинстве случаев позволяют нам принимать лучшие решения, а еще они помогают нам устанавливать связи с другими людьми и общаться. Понимание целей и функций эмоций не принижает той роли, которую они играют в обогащении нашей жизни: это понимание позволяет нам полнее постичь, что это такое – быть человеком.

Глава 3. Связь «психика – тело»

Шимон был одним из лидеров антинацистского подполья в польской Ченстохове. Еврейское гетто, в котором он жил, было окружено стенами и заборами, которые жестко определяли границы этого района, а также с немалой вероятностью – и судьбу его обитателей. Тем не менее бойцы изо всех сил старались держать сопротивление.

Время от времени, когда тьма окутывала город, кто-нибудь из них выскальзывал наружу раздобыть еды, устроить саботаж или что-нибудь украсть. Как-то раз ночью Шимон с тремя соратниками подобрался к забору из колючей проволоки, тянувшемуся по немощеной территории в тихом уединенном квартале. Там они сделали подкоп, чтобы можно было проползти на другую сторону. Шимон держал проволоку, пока остальные пролезали. Затем последовал за ними.

В ста метрах от той точки их ждал немецкий солдат на грузовичке. Ему заплатили, чтобы он отвез их в запланированное на ту ночь место. Пока товарищи Шимона крались к грузовику, сам Шимон протискивался под забором. Он зацепился одеждой за острые колючки. Когда выбрался наконец, остальные уже были в грузовике и нетерпеливый шофер трогался.

Шимон оказался перед выбором, и времени на решение у него был всего миг. Если побежать к грузовику, вероятно, удастся успеть. Но так есть риск привлечь к ним внимание, и тогда все могут погибнуть. Если же дать уехать без него, им придется решать поставленную задачу силами, уменьшенными на одного человека, – вариант тоже опасный. В таких обстоятельствах ни действие, ни бездействие Шимону не нравились. Но грузовик отъезжал, и Шимон понимал, что промедление равносильно выбору остаться. Он быстро взвесил «за» и «против» и решил догнать грузовик.

Сделал первые шаги – и тут вдруг замер. Он не понимал, что же его остановило. Не страх, рассказывал мне Шимон. Он уже много раз участвовал в подобных вылазках – опасность стала привычной, – да и заминка, по сравнению с другими, была невелика. И все-таки тело на что-то отреагировало. Немцы вынудили их жить по-звериному. Не подключилось ли тут звериное начало? Не уловили ли глаза и уши Шимона какую-нибудь подозрительную особенность среды, слишком подспудную, чтобы обратить на себя его осознанное внимание? Он так и не распознал, что именно сообщало ему тело, однако импульс замереть определил его действия: он пригнулся к земле и смотрел, как грузовик удаляется.

Тот не успел отъехать далеко: словно из ниоткуда возник транспорт СС – гитлеровского вооруженного формирования, созданного для убийства, – и пошел на обгон грузовика. Эсэсовцы перехватили его – и миг спустя расстреляли всех, кого в грузовике нашли. Если бы Шимона не задержала его первобытная животная реакция, его бы убили вместе с остальными. Если бы это случилось, я не писал бы эту книгу: через десяток лет у Шимона, в ту пору – уже беженца Саймона, жившего в Чикаго, родился второй сын, я.

Отца, рассказывавшего мне эту историю десятки лет спустя, захлестывало эмоциями. Оказавшись так близко к гибели, он осмыслял собственное выживание. Сказал, что страха не было. Однако он помедлил. Что же его спасло? Что заставило задержаться, когда в бесчисленных подобных ситуациях он всегда бросался вперед? То не было осмысленное решение, основанное на чем бы то ни было, что он сознательно заметил. Обстоятельства ему казались рядовыми. Разум велел ему побежать за грузовиком, воссоединиться с товарищами. Но тело решило по-другому – задержало его.