Эмоциональность. Как чувства формируют мышление

Как и считала, судя по всему, моя мама, есть, несомненно, в эмоциональном профиле человека некие врожденные аспекты. Младенцы уже в два-три месяца улыбаются и смеются, выказывают досаду и гнев, и реактивность у разных младенцев в каждом подобном проявлении своя[194]. Однако столь же несомненно, что и наш опыт, пока мы взрослеем, вносит свой вклад в наш развивающийся эмоциональный профиль.

В случае с Джимом его подверженность стыду – результат постоянной критики, которую обрушивала на него мать. Когда он еще младенцем чересчур крепко брал материн сосок, она взвизгивала, бросала его обратно в колыбель и сердито выходила вон. Перемотка вперед: Джим выбирает себе смокинг для выпускного вечера. Мать находит тот, который нравится ей, показывает Джиму. Джим не падает в обморок от восторга, мать разворачивается, уходит к машине и уезжает, бросив Джима одного. В годы между этими двумя случаями произошло бесчисленное множество других подобных, и все они говорили Джиму об одном и том же: ты ужасен.

– Джим уже взрослый, – говорит Коэн, – но остается заложником своего детства. Это экстремальный случай – когда человека постоянно вот так стыдят, однако нет ничего необычного в том, что человек склонен к стыду, если в детстве происходило что-то вот такое. То же касается и других эмоций. Наш эмоциональный профиль – результат взаимодействия нашего детского опыта и генетического устройства.

О том, какой фактор главенствует, психологи во мнениях не сходятся, однако все согласны с тем, что и врожденное, и взращенное важны для нашего эмоционального развития. Сейчас, благодаря развитию нейробиологии, понимания того, как это взаимодействие устроено, у нас больше, чем когда-либо, и это позволяет нам соотнести наши эмоциональные характеристики с процессами и системами в мозге.

Одно из первых исследований взаимосвязи врожденного и взращенного – и, вероятно, самое поучительное – состоялось в 1990-е, и выполнил его Майкл Мини, ученый из Университета Макгилла в Монреале. Первопроходец в области эпигенетики, Мини открыл механизм, посредством которого воспитание способно подействовать аналогично тому, как методами генетики действует природа[195].

Ключевой факт эпигенетики состоит в следующем: хотя генетические черты того или иного организма кодирует ДНК, чтобы эти черты проявились, соответствующий участок ДНК необходимо активировать. Ранее ученые считали, что это происходит автоматически, но мы теперь знаем, что целые сегменты ДНК можно включать и выключать, и зачастую это происходит в зависимости от нашего окружения или того, что мы переживаем. Гены-то наши при нас на всю жизнь, а вот на воздействие этих генов мы не обречены. Его зачастую можно изменить. Эпигенетика изучает процессы, посредством которых окружающая среда и наши переживания способны влиять на действие нашей ДНК.

Мини взялся за свои исследования благодаря случайной встрече с другим ученым из Макгилла – Моше Зифом, они познакомились на одном международном научном съезде в Мадриде. Зиф был специалистом в вопросах того, как химические изменения в ДНК влияют на активность генов. Пусть они и работали в одном и том же университете, Мини и Зиф знакомы не были, а потому отправились в бар выпить пива. «Нешуточно выпить», – уточнил Зиф[196].

Прихлебывая пиво, Мини рассказал Зифу о своих экспериментах на крысах: эти эксперименты показали, что крысы, которых растили невнимательные матери, обычно вели себя беспокойнее крыс, которых вскормили матери более заботливые. Рассказал он и о том, как деятельность генов, связанных со стрессом, меняется у тех крыс, которым досталось мало заботы. И вот тут-то в голове у Зифа вспыхнула лампочка: а может ли разница в тревожности между крысами, выращенными в недостатке заботы, и крысами, о которых заботились хорошо, быть связана с эпигенетикой? Эта мысль противоречила общепринятым представлениям и об эпигенетике, и о нейробиологии. Вместе с тем исследователи, изучавшие эпигенетику, считали, что этот процесс касается только перемен, возникающих на эмбриональной стадии развития человека – или в раковых клетках. В то же время большинство нейробиологов придерживались мнения, что долгосрочные перемены в поведении происходят из-за физических изменений в нейронных цепях и никак не связаны с экспрессией ДНК. Однако Мини догадка Зифа заинтриговала, он взялся развивать ее, и в конце концов у них с Зифом сложилось сотрудничество.

Эпигенетика поведения

У крыс, о которых Мини рассказал Зифу, фоновой была высокая тревожность. Они проявляли сверхчувствительность к угрозам в окружающей среде и даже просто к незнакомым предметам или неожиданным событиям. Если их помещали в незнакомую обстановку, они замирали, а если их пугали, подскакивали чуть ли не на фут. В стрессовых обстоятельствах у подопытных крыс выделялось много гормонов, именуемых глюкокортикостероидами, от них сердце колотится чаще, а мышцы мобилизуются до режима «бей или беги». Самки таких крыс из-за постоянного стресса заботились о своем потомстве плохо и обычного внимания им не уделяли.