Полицейский автомобиль, припаркованный через улицу на самом виду, – первое, что бросилось в глаза Майлзу, когда он вернулся из асьенды Уайтингов. Игнорируй, велел он себе. Ресторан был явно полон, как и вчера, и в его помощи там определенно нуждались. Он въехал во двор, поставил машину на обычном месте, рядом с мусорным баком, и зашагал к черному ходу, затем, подумав, обогнул здание и вышел на улицу. Джимми Минти, открыв дверцу, вылез из внедорожника прежде, чем Майлз ступил на парковку, и, казалось, слегка опешил, когда Майлз протянул ему открытую ладонь. А возможно, и разочарован – во всяком случае, рукопожатием он ответил не сразу.
– Я хочу извиниться за сегодняшнее, – сказал Майлз, когда они разняли руки. – Не знаю, что на меня нашло. Наверное, я просто устал.
– Ну, хорошо, что ты извиняешься. А то я подумал было, что дела между нами совсем плохи.
– Я бы этого не хотел, – честно сказал Майлз. – Ты был прав. Мне не нужны враги. И уж тем более я не хочу враждовать с тобой.
Джимми настороженно кивнул. Ему понадобилась минута, чтобы удостовериться в отсутствии всякой иронии либо сарказма в словах Майлза.
– Почему бы нам не сясть в машину? Сесть, я имею в виду. Ты был прав. Я всегда путался в этих “сесть, сижу, сяду”. Старая леди Лампли исправляла мои ошибки красной ручкой. Помнишь ее?
– Помню, – ответил Майлз, открывая дверцу с другой стороны. – Я не смогу задержаться надолго. Ресторан, похоже, битком.
– Боишься, без тебя не справятся? – спросил Минти, когда Майлз забрался в машину, а сам он устроился за рулем.
– Нет, – покачал головой Майлз. – Скорее, боюсь, что
Джимми медленно кивнул, словно эта мудрость была слишком велика, чтобы усвоить ее на счет раз. Помолчав, он сказал:
– Вот так-то лучше. Ты и я, просто разговариваем. А не выдрючиваемся.
Майлз кивнул в ответ. Если он не ошибался, ему предлагали повторить извинения. Либо предоставить более развернутое и удовлетворительное толкование их стычки.
– Что же
– А на что это походило? – Майлзу было любопытно услышать ответ, и одновременно он надеялся, что Джимми Минти не окажется слишком близко от истины.
– За этим я и сижу здесь, чтобы понять, на что.
– Послушай, я не должен был исправлять твою грамматику. Это было высокомерно и неприлично. Ты имеешь полное право послать меня куда подальше.
Полицейский помолчал секунду, а потом взметнул ладони вверх столь порывисто и неожиданно, что Майлз отшатнулся.
– А, да черт с ним. Ты же извинился, да?
Это, отметил про себя Майлз, стало третьим предложением покаяться.
– Я тут встретил наших детей, – сказал Минти, пристально глядя на Майлза. – Моего и твою. С кучей других ребят. Они отправились в Фэрхейвен за пиццей. Либо только так говорят.
– По-моему, это не очень хорошая идея.
– Я им ровно то же самое сказал, – подхватил Минти. – Но, опять же, еще года два – и оба уедут в колледж. И мы останемся без всякого понятия, чем они там занимаются. Я прав?
– Наверное, да, – согласился Майлз, лишь бы не развивать эту тему.
– Ты когда-нибудь мечтал снова стать молодым?
– Никогда, – обрадовался Майлз возможности чистосердечно ответить хотя бы на один вопрос. – Это было ужасно.
– Ну, не знаю…
– Мы были глупы и невежественны, – продолжил Майлз, удивляясь всеохватности этого утверждения. – Я, во всяком случае.
– Знаешь, о чем я тут думал, пока ты не появился? Вспоминал, как Билли Барнс выманил меня в УШМ однажды. Где-то через год, как мы окончили школу. – И он поведал Майлзу о вечеринке в братстве, но в основном его рассказ крутился вокруг парня с голой девушкой через плечо. – Блин, как же они меня достали, – подытожил Минти. – Хотя в то время я этого не сознавал.
– Еще бы, это омерзительно, – согласился Майлз, стараясь не думать, во что выльется для его дочери первая пивная вечеринка в колледже.
Джимми Минти тупо уставился на него.
– А, ты о девушке? – заморгал он. – Да уж, это было говенно, но что
– Джимми, – рассмеялся Майлз, – я учился в малюсеньком католическом колледже. Ты за первые пять минут узнал больше про кампус, чем я за три с половиной года.
– Я не о том, – сказал Джимми с заметным раздражением, оттого что его не понимают. – Я не о киске говорю. Я говорю о том, кем ты себя чувствуешь с их подачи. Типа они тут все свои и на своем месте, а ты нет. И на тебя даже внимания обращать не стоит. У католиков так же было?