– Даже ребенок, блин, сумеет открыть банку таким способом. – Уолт посмотрел на ухмыляющегося Хораса: – То есть как джин?
– Шестьдесят девять плюс джин, – пояснил Хорас, вписывая 89 в таблицу их игр.
– Восемьдесят семь, – сказал Уолт, у него была своя арифметика. Он сердито подвинул карты к своему противнику.
Хорас отодвинул карты обратно:
– Сосчитай еще раз.
Уолт так и сделал, и спустя минуту у него образовалась иная сумма.
– Восемьдесят девять, – сказал он, а Хорас показал ему блокнот с уже вписанной цифрой. – Но ведь
Хорас перетасовал колоду и дал Уолту снять.
– Приходило, конечно. Впрочем, я всегда стараюсь избегать простейших сценариев.
Уолт был слишком занят, собирая по одной карте в руку, чтобы услышать насмешку в голосе Хораса.
– Говорят, у вас появятся конкуренты, командир, – сказал он, когда наконец разобрался с раздачей и скинул парочку карт.
Дэвид разгружал холодильник, и Майлз, глянув на него искоса, отметил, что брат и ухом не повел. Майлзу хотелось бы думать, что и по его физиономии ничего прочесть нельзя, но Хорас уже с любопытством уставился на него.
– С чего вдруг, Уолт? – спросил Майлз как можно равнодушнее.
– Жанин сказала, что ее мать в “Каллахане” опять собирается кормить людей ланчами, – отрапортовал молодожен, выбирая одну из сброшенных Хорасом карт. – Вроде бы уже через месяц.
– Желаю ей удачи, – ответил Майлз, и он не лицемерил.
Почти все утро он провел в заведении Беа, куда был вызван электрик. Новости были неутешительными. На кухне “Каллахана” – да и во всем здании, если на то пошло, – не нашлось ни дюйма проводки, соответствующей стандарту, из чего следовало, что
– Помнится, они подавали фантастический сэндвич с бастурмой, когда еще ее муж был жив. Дюйма в два толщиной. Пальчики оближешь.
Дэвид вынул из холодильника большой поднос с сырым ростбифом, уже натертым травами. Но его подвела больная рука, и, когда мясо комом вывалилось на противень, он обернулся на Майлза. Да, говорил его взгляд, я должен был попросить помощи; в следующий раз так и сделаю, наверное.
– Ты и правда раскошеливался на сэндвич? – придал Дэвид интимности воспоминаниям Майлза.
– Вот что я тебе скажу. – Уолт подозрительно поглядывал на своего противника. – Я пойду с трех.
Хораса его маневр не впечатлил.
– Восемь минус твои три, – показал он Уолту свои карты, затем вписал тщедушные пять очков на свой счет в новую чистую колонку.
– Ты опять сдал мне черт-те что, – расстроился Уолт. – Почему джин всегда у тебя?
– Потому что иначе ты выиграешь, а я проиграю, – объяснил Хорас.
Мимо проехала патрульная машина, но кто сидел за рулем, Майлз не разглядел. Автомобиль двигался медленно, и Майлз ждал, что вот сейчас он развернется и встанет у обочины напротив ресторана. На прошлой неделе Джимми Минти трижды парковался напротив “Гриля”, и в третий раз Майлз, рассвирепев, позвонил шефу полиции:
– Почему Джимми Минти наблюдает за моим рестораном?
– Нет, это не так. Мы там установили радарную ловушку, вот и все, – объяснил Билл Доуз. – Чертовы ребятишки вообразили, что могут выжимать пятьдесят, поскольку в центре города больше никто не живет. Извини за любопытство, но что вы с ним не поделили?
– Трудно объяснить, – сказал Майлз.
– Попытайся.
– Он думает, что раньше мы были друзьями. Может, и были, я не помню.
– Но сейчас вы не дружите.
– Точно.
– Послушай, я сам собирался тебе позвонить. Если никто не пошевелится, боюсь, твоего бывшего дружка произведут в исполняющего обязанности шефа полиции, когда я покину пост.
– Ты уходишь, Билл?
– Вроде того. У меня рак, но людям об этом знать пока рано.
– Господи, Билл.
– Да ладно, я тут неплохо провел время.
– Тебя лечат?
– А то. Недавно прошел курс. Проклятое лечение, оно-то меня и убивает. Но давай лучше о Минти, у него имеются друзья в верхах, включая твою приятельницу. Не обратишься ли к ней? Говорят, она к тебе прислушивается.
– Слушать-то она слушает, – не стал отрицать Майлз, – но еще до сих пор не исполнила ни одной моей просьбы.
– И все же, – продолжил Билл Доуз, – ты окажешь городу услугу, если попытаешься. Нет ничего хуже плохого копа.
– Конечно, есть, – возразил Майлз. – И мне жаль, что с тобой такое приключилось. Могу я чем-то помочь?
– Не рассказывай ни единой живой душе.