Эндер в изгнании

– Ты правда думаешь, что он нас забыл? – спросила Тереза. – Думаешь, Эндеру плевать, вернется ли он домой?

– Возвращение домой длится один-два дня. После этого начинается жизнь здесь. Угроза со стороны иностранных держав, обычная – а для него ненормальная – школа, постоянное вмешательство в его личную жизнь… И не забывай неутолимые амбиции и зависть со стороны Питера. Поэтому я спрашиваю еще раз: будет ли жизнь Эндера здесь счастливее, чем если бы он…

– Если бы он остался в космосе? Но какая жизнь будет у него там?

– Флот взял на себя обязательство: полный нейтралитет относительно всего, что происходит на Земле. Пока Эндер будет у них, вся планета – все правительства – будет знать, что для них лучше даже не пытаться идти против флота.

– Значит, отказавшись возвращаться домой, Эндер продолжит перманентно спасать мир, – заметила Тереза. – Какая насыщенная у него будет жизнь!

– Суть в том, что больше никто не сможет его использовать.

Тереза выбрала сладчайший из своих голосов:

– Так ты думаешь, нам стоит написать Граффу, что мы не хотим возвращения Эндера домой?

– Ничего такого мы не станем делать, – сказал Джон Пол. – Мы напишем, что мы будем рады встретить сына и что мы не видим необходимости в какой-либо охране.

Она не сразу поняла, почему он на первый взгляд переиначил все, что только что наговорил.

– Все письма, которые мы отправляем Граффу, станут достоянием общественности, равно как и его письма к нам, – сказала она. – И будут такими же бессодержательными. Мы ничего не станем предпринимать и позволим всему идти своим чередом.

– Нет, дорогая, – сказал Джон Пол. – Так уж случилось, что в нашем доме живут два самых влиятельных рупора, формирующих общественное мнение.

– Джон Пол, но ведь официально мы не знаем, чт'o наши детки вытворяют в Сети и как влияют на текущие события корреспонденты Питера и изощренная демагогия Валентины.

– И дети, похоже, не догадываются, что у их родителей есть мозги, – сказал Джон Пол. – Похоже, они полагают, что подброшены нам феями, а наши гены ничего не значат. И Питер, и Валентина обращаются с нами как с удобными примерами невежественного общественного мнения. А поэтому… давай подкинем им немного общественного мнения, которое подтолкнет их сделать что-то в интересах брата.

– В интересах брата, – эхом откликнулась Тереза. – А мы знаем, что в его интересах?

– Не знаем, – согласился Джон Пол. – Нам известно только то, чт'o, как нам кажется, послужит его интересам. Но одно совершенно точно: мы с тобой знаем об этом уж больше, чем все наши дети.

Валентина вернулась из школы, кипя от скрытой ярости. Учителя – идиоты! Иногда ее просто сводило с ума, когда на заданный вопрос учитель пускался в терпеливые объяснения, словно она спрашивает потому, что не понимает предмет. Она не понимает, она – а не сам учитель! Но ей приходилось сидеть и выслушивать объяснение: уравнение было начертано на голографических дисплеях на компьютере у каждого, и учитель растолковывал его часть за частью.

Затем Валентина нарисовала в воздухе маленький кружок вокруг проблемного члена уравнения, некорректно прокомментированного учителем, – ключевого элемента, указывающего на то, что ответ его был неверным. Разумеется, кружок Валентины был виден не всем; эта функция была активирована лишь на терминале учителя.

Поэтому преподавателю пришлось самому нарисовать кружок вокруг этого числа и сказать: «Валентина, ты не замечаешь, даже с моим объяснением, что, игнорируя вот этот

член, тебе не получить правильного ответа».

Он настолько очевидно себя прикрыл! Но, разумеется, очевидно это было лишь для Валентины. Для прочих учеников, которые едва могли усвоить материал (тем более поданный столь невнимательно и некомпетентно!), все выглядело так, будто именно Вэл упустила из виду отмеченный кружком элемент, несмотря на то что именно из-за него она вообще озвучила свой вопрос.

И учитель одарил ее самодовольной улыбкой, которая недвусмысленно говорила: «Тебе не победить и не унизить меня перед всем классом».

Но Валентина и не пыталась его унизить. Ей вообще было на него наплевать. Она просто хотела, чтобы предмет преподавался компетентно. То есть если – не дай бог, конечно, – кто-нибудь из класса станет инженером, чтобы построенные им мосты не обрушились, похоронив под собой людей.

Именно в этом она видела свое отличие от идиотов. Все они пыжились выглядеть умными, старались поддерживать свой социальный статус. А Валентина чихать хотела на их социальный статус; ей было важно все понимать как надо, правильно. Знать правду – в случаях, когда правду действительно можно получить.

Она ничего не ответила учителю и ничего не сказала никому из учеников. Валентина знала, что и дома ей сочувствия не видать. Питер посмеется над ней за то, что она прониклась школой настолько, что какой-то выскочка, возомнивший себя преподавателем, способен вывести Валентину из себя. Отец посмотрит на задачу, укажет на правильный ответ и вернется к работе, даже не заметив, что Вэл просит не помощи, а сочувствия.