Эндшпиль Маккабрея

Можно сказать, его хоронили мы ночью глухой, штыками ворочая камни. [203] После чего долго прислушивались, потом тихонько выехали снова на главную трассу и двинулись к Абилину.

Той ночью самолеты из Абилина летели в Денвер и Канзас-Сити; мы с Джоком взяли себе по одному.

— Стало быть, увидимся в Квебеке, Джок, — сказал я.

— Ну, мистер Чарли.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Бактриец был, как дикое дитя, —

Он не писал, не молвил, лишь любил.

И чтобы эта память не ушла, —

Ведь завтра отдадут меня зверям, —

Я то же Фебу верно расскажу.

«Смерть в пустыне» [204]

Вы, должно быть, заметили: до сих пор моя замысловатая история соблюдала, по крайней мере, некоторые свойства, присущие трагедии. Я не пытался излагать то, что думали или делали другие люди, когда это выходило за пределы моего знания; я не мотылял вас туда-сюда, не предоставляя подходящих транспортных средств; и я никогда не начинал фразу словами «несколько дней спустя». Каждое утро становилось свидетелем маленькой смерти пробуждения запойного пьяницы, «а в сумерках — медлительный скрип ставен». [205] Англичане, как указывал Рэймонд Чандлер,

[206] может, и не всегда лучшие писатели в мире, но они — несравненно лучшие скучные писатели.

И если я иногда не прояснял логическое обоснование этих событий, то отчасти потому, что вам такое, вероятно, всё равно удаётся лучше, а отчасти потому, признаюсь, что меня самого довольно-таки поставило в тупик открытие: события, управляемые, как мне казалось, мной, на деле управляли мной.

Последние несколько недель я развлекался тем, что отливал свои воспоминания в неком подобии дисциплинированной изложницы, но теперь это глупство должно немедля прекратиться, ибо дни на исходе, а геликоптер времени яростно взбивает крылами воздух у меня над головой. События превозмогли литературу: осталось время лишь на несколько досужих страниц, затем, быть может, ещё на несколько дневниковых заметок; после чего, подозреваю, времени не останется вообще, никогда.

Похоже, волею вульгарной иронии судьбы я вернулся домой умирать в виду видов моего ненавистного детства: пути Господни и впрямь неразборчивы, как Пэт однажды сказала Майку, гуляя по Бродвею — или то была О'Коннелл-стрит? [207]

Добраться сюда было легко. Мы вылетели из Квебека в Эйре [208]

в одном самолете, но не вместе. В Шэнноне Джок прошёл прямо через Иммиграцию, помахивая своим Паспортом Туриста, — они туда и не заглянули. С собой Джок нёс чемодан. Потом внутренним рейсом — в аэропорт Коллинстаун, Дублин, и дождался меня в миленьком пабе на Колледж-Грин под названием «У Присяжных».

Со своей стороны, я провёл тихий час в уборной Шэннона с полубутылкой виски, пообщался с различными группами путешественников, рассказал всем и каждому, что мои жена, дети и багаж сидят в самолетах на Дублин, Белфаст и Корк, после чего надоедливо и гигроскопично просочился наружу прямо в такси. Паспорт у меня никто не попросил. Думаю, все были просто рады от меня избавиться. Таксист систематически доил меня на предмет налички всю дорогу до Муллингара, где я побрился, сменил одежду и акцент и сел в другое такси до Дублина.

Джок сидел «У Присяжных», как было условлено, однако не вполне: через несколько минут его выдворили, ибо его развезло как пудинг, и кто-то научил его неприличной фразе на гэльском, которую он постоянно распевал на мотив «Бьемся мы на Бойне» [209] или как там ещё её называют.

Мы задёшево долетели ночным рейсом до Блэкпула и лишь вели себя как пьяные, — ровно настолько, чтобы не выделяться среди прочих пассажиров. В аэропорту персонал уже укладывался на боковую или куда там люди в Блэкпуле укладываются: ко всем нам, в общем, они повернулись спиной. Мы сели в разные такси и поехали в разные мелкие и омерзительные отели. Я на ужин съел пирожок с картошкой, что ел Джок — не знаю.

Наутро мы сели в разные поезда и встретились, как условлено, в вокзальном буфете станции Карнфорт. Быть может, вы ни разу не слышали о Карнфорте, но уж вокзал вы точно видели, особенно его буфет, ибо там как раз снимали «Короткую встречу», и место это свято для всех, кто чтит память Селии Джонсон. [210]  В наши дни Карнфорт не может претендовать на иную славу: некогда процветающий сталелитейный городок с важной железнодорожной развязкой, сегодня он отличается лишь выдающимся и явно намеренным уродством всех зданий до единого и невероятной приятностью их обитателей — даже банковских управляющих. Я родился в пяти милях от него, в местечке под названием Силвердейл.

Карнфорт располагается в крайнем северо-западном углу Ланкашира и временами называет себя «Вратами в Озёрный край». Он не вполне на побережье — вообще-то он не вполне где-то. Там есть хорошие пабы. Раньше, когда я был мальчиком, имелся кинотеатр, но мне туда ходить не разрешали, а теперь он закрылся. Если не считать «Бинго», разумеется.