Энигматист <Дело о Божьей Матери>

Пока капитан задумчиво теребил мочку уха, его внимание привлек звонок, сделанный в 9:42. Судя по мощности сигнала, звонили из автомашины. Лучко помнил, что, исходя из записей камер наблюдения, фургон с фальшивыми реставраторами покинул Кремль за полторы минуты до этого. А кому звонили-то? Ага, номер не зарегистрирован. Видимо, купили симку где-нибудь на Митинском радиорынке. Впрочем, это не важно. Даже не идентифицируя телефон, система все равно внимательно фиксирует всю поступающую о нем информацию. И делает это не зря. В 9:44 анонимный абонент вступил в новый сеанс связи. Он набрал номер, показавшийся Лучко знакомым. Следователь со смутной надеждой заглянул в листок, где накануне цветным маркером педантично выделил несколько комбинаций цифр. Это был список номеров домашних и мобильных телефонов всех сотрудников ГосНИИРа. Память капитана не подвела. Номер принадлежал реставратору Пышкину.

Глава V

Перехватив взгляд, которым Зинаида провожала идущего по коридору Стольцева, Аня Ганина брезгливо одернула лучшую подругу за плечо:

— Геронтофилка!

— Не говори глупостей. Я испытываю к Глебу Григорьевичу чисто научный интерес. Ну, скажем, как археолог к древнему артефакту.

— Вот в этом-то и проблема.

— Ты о чем?

— О том, что некоторые «археологи» по таким вот «артефактам» иногда прямо-таки сходят с ума.

— Ты же меня знаешь…

— Вот именно, — проворчала Аня, перехватив очередной взгляд Зины, направленный туда, где в бесконечном людском потоке постепенно растворялась прямая спина Стольцева.

Рассеянно улыбнувшись в ответ, Зина попыталась отшутиться:

— Мне, знаешь ли, всегда нравились кавалеры постарше. Мой самый первый школьный ухажер учился в девятом классе, а я ходила в седьмой.

Наморщив лоб, Аня произвела в уме какие-то вычисления:

— Если подумать, в принципе разница в два класса по меркам взрослой жизни соответствует пятнадцати-двадцати годам, не меньше. Тебе восемнадцать, Стольцеву где-то тридцать шесть-тридцать восемь…

— Отстань. — Зина беззлобно оттолкнула подружку и еще раз украдкой посмотрела туда, где исчез Стольцев.

В глазах Зины Глеб не просто выделялся из толпы. Он возвышался над нею. Чем-то вроде памятника воле и упорству человека, позволившим ему, выжав максимум из заложенных природой возможностей, покорить недоступные для других вершины, не утратив при этом ни скромности, ни самоиронии.

Нет, конечно, этот человек отнюдь не был лишен недостатков. Например, Зину жутко раздражало то, что их преподаватель, казалось, знал все обо всем и постоянно подтрунивал над невежеством аудитории, что нравилось далеко не каждому. Впрочем, у него на то были основания.

Начнем с того, что Стольцев заслуженно слыл исключительным знатоком греческого и латыни. Даже отмеченная куда более высокими званиями профессура кафедры классических языков не могла, да и не отваживалась соперничать с ним.

Кроме невероятных лингвистических успехов, Стольцев еще до прихода на кафедру успел многого добиться и в археологии. Например, когда Зина еще училась в школе, Стольцев уже был одним из руководителей раскопок в Северном Причерноморье, и Зина до сих пор чуть ли не наизусть помнила газетную статью о том, как ребята из его экспедиции нашли в море, на три четверти затопившем руины древней Фанагории, уникальные по ценности предметы.

Одной из самых громких находок, описанных в газете, было надгробие жены легендарного Митридата. Причем согласно эпитафии супругу царя называли мужским именем Гипсикрат. Археологи, конечно, знали, что в принципе мужеложство среди греков было нормой жизни. Но загвоздка состояла в том, что у Митридата от этого таинственного Гипсикрата были дети!

Любопытно, что разгадать головоломку Стольцеву и его коллегам помог не кто иной, как Плутарх. Копаясь в жизнеописании римского полководца Помпея, в красках описавшего последнее сражение Митридата с римскими войсками, въедливые археологи обнаружили упоминание о жене или наложнице царя по имени Гипсикратия, до того храброй в бою, что Митридат уважительно нарек ее Гипсикратом.

Как-то на лекции Стольцев признался, что и эта находка, и связанные с ней исследования были одними из самых ярких событий его жизни. Что уж говорить о Зине, на которую та давнишняя статья и последующие рассказы преподавателя произвели столь сильное впечатление, что она полностью и окончательно определилась в выборе будущей специализации, отдав предпочтение покрытой пылью и потом нелегкой стезе археолога.

Помимо заслуг, добытых скребком и лопатой, Стольцев обладал несомненным талантом педагога, способного превратить тяжкий путь познания в легкую и увлекательную прогулку. А самое главное, он был прирожденным ученым, умеющим подмечать ключевые моменты там, где их не видел глаз менее искушенного наблюдателя.