Читаем Енисейские очерки полностью

Известно, что медведь любит забавы. Нарочно спускает камни со склонов, заглядывает, как они летят и подпрыгивают. Камни сбивают и увлекают другие камни — это, видимо, и развлекает его. От сломанного дерева остается ствол, расколотый в виде щепы. Медведь становится на задние лапы, передними берет щепу, нагибает ее и отпускает. Щепа издает дребезжащий и громкий звук.

Однажды я оставил в тайге винтовку — ни ружейного масла, ни автола не было, и я смазав ее подсолнечным маслом, завернул в плащ ОЗК, крепко перевязал и спрятал под лежачий ствол дерева. Когда приехали весной пилить дрова и прибираться в избушках, тозовки на месте не было. На мху виднелись следы небольшого медведя. Пройдя по ним метров двести мы нашли мою тозовку, она все так же была завернута, но плащ был продырявлен в нескольких местах, это были следы от зубов. Медведь нес ее в пасти.

Среди охотников шутливо считается, что медведи весной чудят, вроде как похмелье у них после спячки, эдакий отходняк. Первым делом они проверяют охотничьи избушки — нет ли там чего съедобного или просто интересного. И ходят байки, что медведь любит по весне хлопнуть какой-нибудь солярки из канистры, керосина или бензина. Раз придя в дальнюю избушку уже по осени, по снегу, я долго приводил ее в порядок, потому что там пошерудил медведь. Много ценных вещей он выбросил, но особенно я переживал за керосиновую лампу. В конце концов я выкопал ее из-под снега метрах в десяти от окна, из которого медведь ее выхватил.

Я представил себе солнечный весенний день, как медведь схватил лампу в лапы и опрокинул в пасть остатки солярки, а потом швырнул ее как пустой бокал оземь — эх, за весну!

ДВЕ ПОВЕСТИ

ШЫШТЫНДЫР

1


День начался с большой и плоской снежинки, медленно влетевшей в избушку через серпообразную щель между ржавой трубой и разделкой, с глотка холодной мутно-рыжей заварки и дегтярного запашка занявшейся бересты. Плес выше избушки уже стоял и река просматривалась сквозь лед до каждого камня, и они со Степкой тащили по этому зеленому витринному стеклу вдоль берега нарточку с продуктами. Из-под ног у них, дружно сверкнув боками и взмутив воду, выпархвала стайка ельчиков, темной стрелой выносился таймешонок, а за растрепанным кедрачом мыса, застилая синюю даль, белела меловая мгла первого снега. Потом, весной, все хотелось догнать эту даль, а она все отступала за поворот, и они ехали на лодке, бурые от солнца и ледяного ветра, в фуфайках, пропитанных запахом свежей рыбы, бензина и дыма. На устье Аяхты они рубили избушку, и спали на пихтовом лапнике в чуме из рубероида, который привезли на крышу. Алексей просыпался от нашатырной свежести утреннего воздуха, затоплял печку и через несколько минут в чуме становилось жарко, как в духовке, шевелился Степан, и кашляя, нащупывал папиросы, выдавливая сквозь зевок громкое "Р-р-рота-подъем!". Стояла ясная погода, дул север, шумела тайга и неслась белая пена с устья Аяхты. Летом мелкая и каменистая, Аяхта вытекала из-за косой голой горы, и весной превращалась в поток с высоченным и крутым стоячим валом, в который Алексей однажды сдуру сунулся, тут же оказавшись выкинутым обратно, насквозь мокрым, в лодке полной воды и с осколками ветрового стекла на коленях…

День, начавшийся с плоской снежинки, все тянулся и тянулся и незаметно затянулся на целую жизнь. Эта осень, девятая по счету, выдалась теплой и дождливой. Первым забрасывался Мартимьян Москвичев. Был единственный за весь сентябрь ясный день. Закопченный вертолет с провисшими лопастями и бликом солнца на рыжем боку, стоял на краю деревни на лужайке. Рядом тарахтел трактор с гружеными санями. Похудевший от сборов Мартимьян в перепоясанной выцветшей энцефалитке, метался у открытых створок, где мужики грузили обшарпанный красный "буран" с фанерным стеклом. Когда сидевший в вертолете охотник сказал, что на Хурингде лежит снег, у Алексея поползли мурашки по спине. Пилот пнул лохматого кобеля, задравшего ногу над колесом, и проворчав: "Все? Тогда поехали" полез в машину. Загрохотали двигатели, все по очереди пожали руку Мартимьяну и долго провожали глазами тяжело взлетевший вертолет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза