Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Восстание закончилось к концу июля. 21 июля Ивана Калинина освободили из цепей и послали на допрос в Варнавинский уездный суд. 24 июля в Баках уездный исправник Павел Збруев потребовал, чтобы другие крестьяне явились на допрос, но они отказались. После трех дней уговоров и угроз бурмистр и другие баковские крестьяне сдались, и с десяток подозреваемых зачинщиков были отвезены в Варнавин для расследования. В письме Ливену исправник Збруев обещал не докладывать о восстании в вышестоящие инстанции, если только Ливен сам того не пожелает. Ливен не пожелал[538]. В сущности, баковские крестьяне добились своего. Некоторых из них, по всей вероятности, наказали, но Збруев все же не довел дело до суда, и крестьянами была осуществлена полная смена вотчинного управления: Греков был уволен, Калинина окончательно отстранили от должности, Ливен в итоге назначил нового управителя

[539].

От баковских посланников Ливен узнал, что одно из многих преступлений Грекова было связано с браком: он получил по 500 рублей за вольные с двух вотчинных крепостных. Баковские крестьяне справедливо заподозрили, что Греков не сообщил об этом Ливену и присвоил деньги[540]

. Кроме того, Греков добавил 150–200 рублей к установленному Ливеном выводному. Ливен по поводу вымогательства денег написал: «Подобное злоупотребление всемерно, но оное также трудно обнаружить; ибо пользы в сем случае и у земского и у ревизора были общие»[541].

Вследствие мятежа Ливен попросил своего шурина, начальника III отделения (охранки) Александра Бенкендорфа послать офицера для расследования и временного исполнения обязанностей управляющего, и начальник штаба Корпуса жандармов Дубельт выбрал служившего в то время в Костроме подпоручика Павла Аверкиева. Аверкиев прибыл в Баки в начале января 1836 г.[542] Мы уже с ним знакомы: он наш источник по обмену невестами между Баками и удельными деревнями, а также по преобладанию здесь свадеб убегом. Мы бы не узнали об обычае «самокруток», не прибудь Аверкиев прямо перед самым разгаром свадебного сезона и не будь он любознательным молодым человеком, стремившимся доказать, на что способен, успешным восстановлением порядка в имении.

Согласно Аверкиеву, баковские крестьяне принимали брачные решения без всякого вмешательства со стороны вотчинного управления, а их обычаи были диковинными и извращенными. Дело было не только в том, что они женились уводом. Молодые мужики жаловались, и старшие подтверждали, что к 1836 г. девицы зачастую давали парням «залог» в знак согласия выйти замуж — в прошлом нерушимый, — а затем шли на попятную, после чего вместе с подружками насмехались над неудавшимися женихами. У обесчещенных таким образом мужчин, говорил Аверкиев, жениться уже не было возможности. Обманутые женихи просили Аверкиева им помочь, он пытался примирить потенциальных супругов, но ему это редко удавалось: родители девиц на этом этапе запрещали брак, и девицы им повиновались[543]

. Сопротивление женщин браку, во всяком случае по мнению Аверкиева, было связано с безнравственностью. Он утверждал, что незамужние женщины развратны, особенно в деревне Баки, и что «распутство у них почитается делом позволительным». Между тем мало кто из них рожал детей, потому что — как он, по его словам, выяснил путем тайного, но достоверного осведомления — они избавлялись от плода при первых признаках беременности, а многие «заранее себя приготовляют к неплодородию» либо прибегают к детоубийству[544]. Аверкиев предложил штрафовать взрослых незамужних женщин в возрасте 20–30 лет. Прежние штрафы на незамужних были отменены — конечно же, задолго до краткого правления Грекова — вместе со всеми другими мерами принуждения к браку. Другой жандармский офицер одобрил предложение Аверкиева и порекомендовал Ливену ввести ежегодный штраф в размере 25 рублей[545].

Аверкиев связывал беспорядки сексуального характера с религиозными и социальными беспорядками. Он узрел параллели между половой распущенностью и религиозным иноверьем, в особенности в Дранишном, Староустье и Ижме — трех деревнях к востоку от Ветлуги, где в XVIII в. особо заметна была тенденция к отказу от замужества и где, по утверждению Аверкиева, большинство крепостных отпали от Церкви и исповедовали ложную и аморальную веру. Именно в этих деревнях, говорил он, бунтовщики 1835 года начали замышлять мятеж[546]. Связь между тем, что Аверкиев считал религиозной и половой аморальностью, вполне могла быть. Хотя незаконный брак, конечно же, не был непосредственной причиной восстания 1835 г., у крепостных этого имения имелась репутация неуправляемых, уходившая во времена их прибытия на новые лесные рубежи еще в XVII в. Связь между брачными и социальными беспорядками не была сугубо метафорической.