Эпидемия (СИ)

Из коридора послышалось постукивание колес каталки, и он вышел из кабинета. Проводив санитаров до одиночной палаты, где близнеца переложили на специальную кровать, закрыл за собой дверь и тяжело вздохнул. Подойдя к койке застегнул фиксирующие ремни на руках и ногах и протер запястье спиртом. Марк даже не вздрогнул от укола. Глаза были плотно закрыты, только губы чуть подрагивали, будто он пытался что-то сказать. Врач еще раз посмотрел на пациента и молча вышел из палаты.

Темно и тихо. В голове точно так же, полный эмоциональный штиль. Бессвязные обрывки мыслей плавно летали в подсознании. Воспоминания, мечты, фантазии, сожаления. Одна картина сменяла другую, не оставляя за собой какого-либо отклика. Он был просто зрителем, без тела, без чувств, без эмоции. Его физическая оболочка лежала где-то далеко, не здесь, прикованная ремнями к больничной кушетке. Он созерцал хаотичную киноленту, срежесированную затуманенным подсознанием. Лишь изредка, короткой вспышкой, подобной двадцать пятому кадру, он видел палату своими глазами с воспалёнными, слипшимися от постоянного сна веками. Видел медсестру, которая ставила новую капельницу и вводила препараты через катетер на руке. Далеким эхом зуда отзывались заживающие шрамы на руках, но тут же угасали, не давая до конца понять, реально это, или всего лишь еще один эпизод сна. Он не знал, сколько времени прошло — час, день, месяц. Он не хотел есть, пить, в туалет. Он лишь наблюдал за видениями, смотрел, слушали и ничего не чувствовал.

23 июня. 6.10 по московскому времени

Сергей Петрович стоял у дверей палаты и наблюдал через толстое армированное стекло, как медсестра ставит капельницу. Больной никак не отреагировал на начавший поступать в вены препарат. Седация, или, говоря проще, искусственная кома. Организму Марка нужно было дать время справиться с заживлением, и восстановлением крайней степени истощения. Процесс шел хорошо, молодой организм охотно принимал помощь и быстро шел на поправку, пока не мешало больное сознание. Хотя Сергей Петрович скорее применил бы термин — «искалеченное». Слишком много свалилось на плечи этого парня. Слишком много страдания и боли. Спокойная и счастливая жизнь под крылом выдающегося хирурга Иосифа Сахарова разбилась жестокой трагедией, к которой его незакаленное сознание не было готово. И дальнейшая череда событий только все усугубила.

— Сергей Петрович?

Врач обернулся и увидел своего коллегу.

— Да Василий Лаврентьевич?

— Я смену принял, можете ехать домой.

— Конечно-конечно. — Сергей Петрович несколько раз кивнул головой и опять посмотрел на Марка. — Присмотрите, пожалуйста, за этим парнем повнимательнее, моя личная просьба.

— Без вопросов. — Коллега развернулся и направился в сторону ординаторской.

Сергей Петрович вернулся к себе в кабинет, набрал стакан холодной воды из кулера и сделал несколько больших глотков, пытаясь подавить внезапно появившуюся сухость во рту. Безрезультатно. Он набрал еще один и жадно выпил, запрокинув голову. В глаза бросилось утреннее небо за окном, небо фиолетового цвета.

24 июня.

В палате было темно и прохладно. Мерно шумел кондиционер под потолком, нарушая почти полную тишину. Звукоизоляция в этом крыле больницы была идеальная, даже если кто-то из пациентов будет кричать от боли, то в соседней палате будет не слышно.

Марк почти полчаса рассматривал воду в графине. Пузатый сосуд стоял на столике рядом с больничной койкой, к которой он был пристегнут, и словно дразнил его. Покатые стенки отражали чуть светлые прямоугольники занавешенных окон пряча за собой литр жидкости. Он очень ее хотел. Не пил уже несколько часов. Но звать медсестру через сигнал оповещения не хотел. Достаточно было нажать подбородком на кнопку на груди, и она тут же примчится. Услужливая, в белом халате и с маской на лице. Но ему и так хорошо, одному. Вот только пить хотелось. И графин издевался. Показывал, что вот она, внутри, выпячивал бок, дразнясь. Губы саднило, несколько раз провел языком по заживающим швам. Корка еще есть, привкус мерзкий, горький, от заживляющей мази. Руки тоже, наверное, ей намазаны. Он их не видел. Во-первых, бинты, во-вторых не хотел шевелить головой, что бы медсестра не увидела, что он проснулся. Прибежит же, а ему и так хорошо. Но дверь все равно открылась. На пороге стоял мужчина с густой седой шевелюрой и очень знакомым лицом, откуда-то оттуда, извне, но откуда точно он не помнил.

— Привет Марк. — Мужчина, судя по белому халату — врач, подошел к койке и взял историю болезни с тумбочки. — Как ты?

Марк лишь посмотрел на него и отвернулся в другую сторону.

— Уже лучше. Ты хоть реагируешь. А тело то твое, в отличии от тебя жить хочет. Всего несколько дней, а анализы в норму приходят, воспаления нет.

Доктор глубоко вздохнул. Вид у него было, мягко говоря, не очень. Глаза запали и покрылись сеткой капилляров, губы почти серого цвета.