Эпиграмма

Тюленя — правильно едва ли —Моржом в полемике назвали.— Ну и плевать! — сказал тюлень, —Мне отморжовываться лень!

Ходит-бродит по цехамНаш директор, поц и хам.

Товарищ, верь, пройдет она.Так называемая гласность!И вот тогда госбезопасностьПрипомнит ваши имена.

Из гроба встал Адам Мицкевич:— Кто мой редактор? — Усиевич. —А кто мой переводчик? — Румер. —Адам Мицкевич снова умер.

— А предисловье чье? — Живова. —Адам Мицкевич умер снова.

Хоть каламбур не мой кумир.

Пред каламбуром устою ли?

«Октябрь» за май придет в июле

И будет стар, как «Новый мир».

ЭПИГРАММЫ-ЧАСТУШКИ

Эх, огурчикиДа помидорчики,Сталин Кирова убилВ коридорчике.

Я к марксизьму приобщусь,Я на Фурцевой женюсь.Буду тискать сиськи яСамыя марксиськия.

Эх, скандал на всю Европу,Темнота мы, темнота!Десять лет лизали жопу.Оказалось, что не та!Но не плачь, моя родная.Будет все наоборот:Наша партия роднаяНам другую подберет.

Ай, калина-малина.Сбежала дочка Сталина.Она же Аллилуева.Ну и семейка хуева!

У мово у милогоХарактер Ермилова:

Ночку всю милуется,Утром отмежуется.

Водка стоит семь и восемь.Все равно мы пить не бросим.Передайте Ильичу —Нам и десять по плечу.Ну а если будет больше —Мы устроим все как в Польше.Будет стоить двадцать пять —Будем Зимний брать опять!

ЧИТАТЕЛЮ, ЗАКРЫВАЮЩЕМУ ЭТУ КНИГУ

Трудно поверить, что кто-то за свою жизнь не слышал или не прочитал ни одной эпиграммы. Первые русские эпиграммы не были конкретизированными и порой напоминали коротенькую басню. Они были обезличенными и являли собой некий собирательный образ.

Вот, к примеру, начало эпиграммы на Е. Баратынского:

«…Рифмач безграмотный, но Дельвигом прославлен!Он унтер-офицер…»

И только по тому, что упоминается воинское звание Баратынского, впоследствии исключенного из Пажеского корпуса, можно догадаться, о ком идет речь.

Очень часто писали: «Тайному советнику К*» или «На В.Ф.Т.»

Впрочем, совсем не удивительно, что конкретные имена не назывались, поскольку за такими стихами мог последовать вызов на дуэль.

Но писались и эпиграммы не по адресу какого-либо лица, эпиграммы философские, так называемые собирательные. Вот пример такой собирательной эпиграммы — перевод с шотландского:

Жму руку дуракам обеими руками.Как многим, в сущности, обязаны мы им.Ведь если б не были другие дураками.То быть пришлось бы дураками нам самим.

Не менее выразительна и эпиграмма советского времени, правда написанная Львом Халифом уже в американской эмиграции:

— Из чего твой панцирь, черепаха? —Я спросил и получил ответ:— Из пережитого мною страха.И брони надежней в мире нет.

За такую эпиграмму можно было получить срок. И весьма странно, что за «невинное» четверостишие С. Маршака на закрытие двух газет «Кубанская земля» и «Кубанская воля» у автора не было серьезных неприятностей:

Вновь не стало двух газет…Это символ, что ли?На Кубани нынче нетНи «Земли», ни «Воли»!

Расцвет советской эпиграммы пришелся на 1920-1930-е годы. Затем был спад, ввиду уже упомянутого резко негативного отношения властей — боялись доносов. Во время Великой Отечественной войны процветали антифашистские политические эпиграммы, порой исполнявшиеся на немудреный мотив.