Эпитафия Красной Шапочке

Кари нерешительно застыла с платком в руках. Что ж, завтра можно снова прийти сюда и купить его. Завтра…

Вдруг она почувствовала, что не может заставить себя положить платок на место. У нее было такое ощущение, будто платок уже стал ее собственностью; она просто должна была забрать его прямо сейчас, именно сейчас.

Кончиками пальцев она пощупала вышивку по краям — плотная, красивая вышивка, замечательная ручная работа. Поглаживая ее, она бросила быстрый взгляд по сторонам. Единственный продавец был занят раскладыванием товаров. В магазине, кроме них, не было ни души, а до дверей — всего один шаг. Она не чувствовала ровно никакого волнения, как будто отстаивала свои законные права. Прикрыв платочек цветами, она решительно шагнула к двери и очутилась на улице. Не оглядываясь, быстрыми шагами, но не бегом, она пошла прочь от магазина.

Прохожие с удивлением оглядывались на девушку. Букет, прикрывавший украденный платок, она несла как-то неестественно торжественно, выставив прямо перед собой, как невеста. Лишь отойдя немного подальше, она решилась и осторожно, стараясь не привлекать ничьего внимания, засунула добычу под блузку и с облегчением опустила руку с цветами. Но в тот же момент внезапно в ней проснулся страх. Не гонятся ли за ней? Девушка оглянулась, но ни продавец, ни кто-либо другой как будто не преследовал ее — вокруг были лишь незнакомые, чужие лица.

Снова пошел дождь. С неба падали тяжелые, крупные капли. У Кари не было с собой ни зонта, ни плаща, но, тем не менее, поравнявшись с отелем, она не вошла, прошла мимо и спустилась на набережную, к морю.

Кругом не было видно ни души. Одиночество действовало на нее успокаивающе, и она побрела по пустынному пирсу, удаляясь все дальше и дальше от берега. В лицо ей ударил порыв теплого морского ветра, у самого конца пирса она остановилась. Волнение почти совсем улеглось.

— Что, ищешь одиночества? Кари вздрогнула и обернулась.

Перед девушкой стоял, приветливо улыбаясь, капитан Нильсен. Она даже не заметила, как он подошел.

— Ты что молчишь?

Он шагнул к ней, но Кари резко отпрянула в сторону.

— Что с тобой?

Она с испугом и недоверием во взгляде настороженно следила за каждым движением капитана.

— Да что случилось, наконец, Кари? Почему ты так странно на меня смотришь?

Он попытался взять ее за руку, однако она вскрикнула, вырвалась и хотела было пройти мимо него по пирсу к набережной, но Нильсен преградил ей путь.

— А ну-ка отвечай, в чем дело? У тебя такой вид, будто произошло что-то ужасное.

— Оставь меня, оставь меня в покое!

В голосе ее звучали слезы. Она прикрыла лицо орхидеями, словно стараясь спрятаться за ними. Медленно пятясь, она дошла до самого края пирса; напитан подходил все ближе и ближе. Внезапно, по-видимому решившись, Кари одним прыжком проскочила мимо него и побежала в сторону набережной, стараясь не попасть высокими каблуками в промежутки между досками пирса. Достигнув набережной, она на секунду остановилась, сняла туфли и побежала налево вдоль парапета, прижимая их к груди вместе с цветами. Она не знала, преследует ее кто-нибудь или нет. Кругом было темно, и шум моря заглушал все звуки. Дождь все усиливался; мокрое платье липло к ногам, затрудняя движения. На бегу она пыталась согнутой рукой прикрывать цветы от дождя и ветра, однако многие уже все равно были сломаны.

Между тем она уже выбежала за пределы города. Берег в этом месте образовывал что-то вроде естественной гавани; море здесь казалось спокойнее и не так шумело, однако издалека все еще доносился его глухой яростный рев. Она прошла вдоль берега бухты и миновала какое-то разрушенное сооружение, напоминавшее старинную крепость. Дальше дорога круто уходила вверх. По обеим ее сторонам поднимались каменные стены. Впереди, чуть правее высился «Hotel Royal», с противоположной стороны находился гостиничный плавательный бассейн — отгороженный стенами участок моря. Оттуда слышался шум разыгравшихся волн, которые с оглушительным грохотом разбивались о каменную ограду и откатывались с пологого цементного спуска в воду со звуком, напоминавшим шипение огнетушителя.

Кари наконец остановилась. С трудом переводя дыхание, она доковыляла до решетчатых ворот — входа в бассейн. Здесь она забилась под арку в самый угол, присела на корточки и съежилась в комок в надежде стать недосягаемой для дождевых струй и посторонних взглядов.

Что она натворила!

Она проклинала себя. Никто за ней не гнался, никто ничего не видел. Но зачем она снова сделала эту глупость? Зачем снова принялась за старое — за то постыдное, непростительное, то, что осталось в далеком прошлом и о чем никто ничего не должен был знать?

От ненависти и презрения к себе самой, от сознания собственного бессилия и невозможности справиться с тем, что не в ее власти, она сжала кулаки. Она могла бы многое в жизни преодолеть, многое и многих, но это было сильнее ее; перед лицом этого она неизменно чувствовала себя беспомощной, как младенец.