Эпитафия Красной Шапочке

И тут, прямо на летном поле, я столкнулся со своим старым другом. Мы с ним не виделись уже несколько лет, но первым делом я все же начал рассказывать о том, что со мной только что произошло. Мы стояли прямо там, посреди поля, на ветру, и я все рассказывал, рассказывал". Разумеется, он мне не поверил, еще бы, все звучало так неправдоподобно. Так или иначе, но в конце концов ему удалось убедить меня, что все это — плод моего больного воображения, что я переутомился и мне необходимо хорошенько отдохнуть. И не успел я опомниться, как уже сидел с ним в самолете, летящем в Швецию. У нет там есть загородный дом на небольшом островне к северу от Гётеборга. Потому-то я и оказался у вас только теперь. Мы там не читали газет, не слушали радио. Я только успел послать телеграмму своему секретарю и сообщил, что несколько дней меня не будет. Близких родственников у меня нет, там что мое отсутствие никого особенно не тревожило. Вместе с другом мы часами бродили по острову, наслаждаясь сказочно красивой природой. Я почти успокоился, убедил себя, что все это — галлюцинации, что я становлюсь старым и начинаю грезить наяву. И тем не менее образ мертвой девушки не покидал меня ни на минуту. Мне везде чудились ее глаза, которые все время, казалось, напоминали о моем странном обязательстве перед ней. Закончил он следующим:

— И что же? Я возвращаюсь домой, просматриваю старые газеты — их скопилась целая груда, ведь никто не догадался сообщить на почту о моем отсутствии — и, конечно же, натыкаюсь в них на всю эту историю. И вот я здесь.

Во время всего рассказа лицо Йеппсена оставалось абсолютно непроницаемым. Выслушав Шмидта до конца, он сказал:

— Факт вашего пребывания на острове мы, естественно, проверим. Но, кроме этого, у меня к вам есть еще один вопрос. Как вы считаете, мог ли кто-то еще, кроме пилотов, подойти к гардеробу? Например, может быть, одна из стюардесс имела возможность убрать тело?

— Нет, это полностью исключено. Я расположился на переднем сиденье в салоне, и за все это время никто не подходил к гардеробу.

— Значит, это мог сделать только кто-то из пилотов?

— Выходит, так.

— Ну что же, если вам нечего больше рассказать, мне остается лишь поблагодарить вас.

Шмидт молча кивнул и протянул комиссару руку на прощанье.

Йеппсен проводил его до дверей кабинета; на пороге Шмидт замешкался и после минутного молчания сказал:

— Если в вы видели… Тогда бы вы меня поняли — я просто не в состоянии забыть этого. Ее глаза — они были такие нежные, такие красивые…

Он осторожно прикрыл за собой дверь.

Йеппсен порылся в груде бумаг, скопившихся на столе. План самолета «Конвэйр Метрополитен» нашелся в правом верхнем ящике. Изучая его еще раз, он делал на нем какие-то отметки и стрелочки, потом прикрыл глаза и попытался представить себе целиком всю машину изнутри. Значит, так: коридорчик, занавеска, даже две занавески, обе задернуты; здесь — скрытая дверца, запасное багажное отделение; здесь — пилоты, один из которых незадолго перед посадкой выходил из кабины. Он дал волю воображению и представил себе, как тело девушки осторожно извлекают из гардероба и укладывают в плетеный короб. Ничто не указывало на то, что все это действительно было проделано бережно и аккуратно, но в воображении Йеппсена вся процедура выглядела так, будто заботливая мать поудобнее укладывает в колясочке свое дитя. Чрезвычайно осторожно, стараясь не ушибить, — все это походило на последнее проявление человеческой заботы об убитой.

Или же просто это был хладнокровный расчет? Не хотел суетиться, знал, что в спешке можно оставить ненужные следы.

Рядом с планом самолета лежала схема шведского отеля. Здание в форме тетраэдра. Два изолированных номера на третьем этаже. Три смежных — на втором.

Телефонный звонок, которого в действительности не было.

Красное платье, которого никто не видел.

Йеппсен попытался выстроить все в систему.

Да, и прежде всего тщательно закрытое окно. Окно, на котором и жалюзи и шторы должны быть открытыми.

А фрекен Хансен?

На столе не было ни схемы, ни плана — ничего, что было бы связано с этим убийством. Просто ее нашли в собственном номере с размозженной головой. У нее не было таких привычек, которые могли бы объяснить столь поздний визит к ней в номер постороннего человека; ничего, что хоть как-то могло бы помочь полиции напасть на след того, кто взял в руки тяжелую лампу и раскроил ей череп.

Йеппсен на мгновение представил себе, как она открывает дверь и впускает убийцу — наверное, при этом еще и вздохнула с облегчением, что это он, а не кто-то другой.

И никаких следов. Да-а, случай с фрекен Хансен — прямо-таки классическое убийство. А тут еще и третье — этот Матиессен. Маленький, никому не известный пенсионер, который чем-то помешал убийце, встал на его пути и расплатился за это своей жизнью. Наверное, он и не подозревал, что однажды его имя может оказаться на первых страницах всех газет. Йеппсену на миг даже захотелось, чтобы Матиессен сам смог полюбоваться на это — то-то порадовался бы.