Эпиталама

— Давай пройдемся, — сказала Берта. — От ходьбы мне становится лучше. Деревня выглядит красиво, а спортом ты займешься потом.

Они пересекли деревню: стены домов были желтоватого цвета, а над ними возвышались белые крыши. В одном дворе лежали бревна, заваленные ярко блестевшим на солнце снегом. Выложенный камнями родник навевал уныние.

По возвращении Берта сразу же поднялась к себе в комнату. На следующий день она осталась в постели.

— Какое все же изумительное место! — воскликнул Альбер, распахнув на минуту окно и с наслаждением вдыхая свежий воздух. — Ты много теряешь, сидя в четырех стенах.

— Сегодня я лучше отдохну. Меня, кажется, утомила дорога. Я чувствую себя не в своей тарелке.

Внезапно потеплело. Альбер прогуливался под лазурным небом вдоль раскисших дорог. Между островками снега, сохранившимися на тенистых склонах, стала появляться первая трава. Сосновые леса и дубовые рощи опять окрасились в темные тона.

Альбер ел, сидя в одиночестве за своим столом, и наблюдал за старой англичанкой, осторожно капавшей вино в рюмку.

У метрдотеля он спросил:

— А что, зимой снег у вас сходит быстро?

— Раз на раз не приходится, месье. Три года назад снега было очень много.

Альбер прочитал газету в курительной комнате, постучал пальцем по барометру, сходил проверить, не пришла ли почта.

— Я знаю! — воскликнул он, стремительно входя в комнату. — У тебя горная болезнь! Кажется, это очень частое явление. Ты скоро встанешь. Мы спустимся в Веве. Там ты сразу почувствуешь себя лучше.

Он был убежден, что недомогание Берты мгновенно пройдет, как только она приблизится к озеру, и, поджидая ее, он нетерпеливо вышагивал перед гостиницей.

— Правда же? Уже проходит? — спросил он Берту, едва фуникулер начал спускать их в долину.

— Возможно… немного…

— Посмотри… Какой красивый вид с этой стороны… Сейчас в Веве мы пойдем пить чай.

— Ну, теперь ты себя хорошо чувствуешь? — бодро справился Альбер, когда они направились в сторону озера. — Я был прав, это типичное горное недомогание.

Берта остановилась перед витриной булочной.

— Я хочу есть.

— Подожди, сначала сходим к озеру. И сразу после этого попьем чаю.

— Этот хлебец очень аппетитный!

— Погоди немного.

— Ну, прошу тебя! Дай мне попробовать этого хлеба.

Она вошла в булочную.

— Ты напрасно так часто ешь. К тому же ты делаешь это слишком быстро. Я не удивлюсь, если окажется, что твои недомогания связаны с желудком.

Каждый раз, когда Берта подносила ко рту очередной кусочек хлеба, он хмурил брови, недовольный ее упрямством, как будто хлеб и был очевидной первопричиной всех ее недомоганий.

Возвратившись в гостиницу, Берта тут же легла в постель.

— На всякий случай я приглашу врача, — сказал Альбер.

Доктор оказался крепким мужчиной, чуть ли не страдающим от избытка здоровья. Прежде чем начать говорить, он, казалось, выжидал, чтобы ему сообщили, на каком языке изъясняться.

— По приезде сюда моя жена заболела горной болезнью. У нее появилось головокружение, шум в ушах. Я не знаю, стоит ли нам здесь оставаться — мы могли бы спуститься в Веве.

Врач сел возле постели Берты и тихим голосом стал расспрашивать ее, а Альбер отошел к окну.

— У вас не было ребенка? — спросил он громким голосом, поворачиваясь к Альберу.

— Нет.

Удивленный этим вопросом, он в свою очередь спросил:

— Как? Вы полагаете…

— Это вполне вероятно.

— Что он хочет сказать? — спросила Берта, садясь в постели, когда врач ушел. — Что я беременна?

— Он сказал, что это вполне вероятно.

Берта, как могла, отгоняла от себя эту мысль о беременности, она привыкла считать ее невозможной, и теперь беременность вдруг показалась ей какой-то несправедливостью, невыносимой помехой, которая привязывала ее к мужчине слишком крепкими узами.

Альбер, потирая руки, с озабоченным видом быстро ходил по комнате.

* * *

Берта стремительно закрыла дверь.

— Снимите с нее маску! — крикнула она.

— Мадам ошибается, — сказал Юго, открывая дверь. — У малышки нет маски. Я убрал ее в ящик с игрушками.

— Я же видела ее у нее в руках, — проговорила Берта, не решаясь выйти из столовой.

— Мадам ошибается. Малышка сейчас со мной в кладовой.

Берта, опустив глаза, быстро прошла по коридору на кухню.

— Луиза, манную крупу принесли?

— Да, мадам, — ответила кухарка. — Сварить ее к трем часам?

— Я лучше поем сейчас, сварите мне кашу на маленьком огне. Только проследите, чтобы она не получилась слишком густой.

Берта вышла из кухни, не переставая думать о каше, которой ей не терпелось отведать, но потом вернулась туда опять. Она уменьшила пламя на плите, взяла ложку и стала помешивать ею в кастрюле, добавляя в нее молока. Затем она положила дымящуюся кашу в тарелку, села тут же на табуретку и принялась по-детски жадно есть.

Она вернулась в гостиную с намерением написать письмо Эмме, но прилегла на диван и тотчас забылась тяжелым сном.