Эпизод 2. Антиканон

— К сожалению, диверсантами оказались люди, которым, — он помедлил, и вместо «мы» сказал другое слово, более подходящее и более правдивое, — я доверял. Это коллектив инженеров с верфей Локримии. Раскрыть их планы было нелегко. Я хочу выразить отдельную благодарность тем людям, которые смогли предотвратить саботаж и гибель корабля. Прежде всего, это мой старший помощник капитан второго ранга Карпино. Он первым обнаружил попытку диверсии. Старший специалист отсека реактора капитан третьего ранга Вишерат сумел наладить работу реактора. Я также хочу выразить благодарность командиру десантного полка полковнику Баумгардену и командиру артиллерийского батальона майору Джилларду за трезвую оценку обстоятельств и ценные идеи. Я благодарю все командование корабля и старших специалистов всех отсеков за то, что они не допустили паники среди личного состава. Я выражаю благодарность капитану третьего ранга второму помощнику Сатабе, блестяще выполнявшему наши обязанности на мостике тогда, когда мы со старшим помощником занимались поиском диверсантов. Я также благодарен рыцарю-джедаю Кеноби за его неоценимую поддержку.

Снова кричали «ура». Яростное, радостное и гордое.

Они сделали так много — они выжили.

— Через сутки мы выйдем у системы Эхиа, чтобы принять участие в нашем первом бою. По решению вице-адмирала Ламма дредноут «Виктория» должен оставаться в резерве за астероидным кольцом. Это не значит, что мы не примем участия в бою. Это значит, что мы должны быть готовы каждую минуту вступить в бой. После этих двух месяцев я могу сказать лишь одно — я не только надеюсь на вас, я верю в вас. Я верю в нашу победу.

— Я хочу, чтобы вы рассказали им все, что видели.

— Есть, сэр.

Они прошли еще один коридор.

— Разрешите вопрос, сэр? — обратился Берильон.

— Давайте.

— Я знаю, что это не разрешено уставом. Но так как завтра нам предстоит серьезный бой, я бы просил возможности…

— Нет, — ответил Анакин.

Он вдруг почувствовал, как внутренне сжался идущий рядом человек, бывший пилот-истребитель, капитан третьего ранга с пятью боевыми наградами, а ныне никому не нужный штрафник. А потом вспомнил: он обещал. Обещал Берильону, что сделает все возможное для того чтобы штрафника поскорее вернули в эскадрилью.

— Я говорил о вас с адмиралом, — сказал Скайуокер и осекся.

Звучало так, будто он оправдывается.

Да, адмирал был прав. Очень легко было позволить Берильону принять участие в сражении. Возможно, он бы даже вернулся живым, отправив на тот свет немало противников. Только это все равно не возвратит ему звания.

— Я понимаю, сэр, — сказал Берильон. — Придется подождать.

Скайуокер не ответил. Оправдываться больше не хотелось, а что отвечать, он не знал. В диалоге возникла неприятная пауза, и пилот решил перевести все в шутку.

— Все равно пока мы только сидим на дредноуте. Глядишь, так и срок закончится.

— На шесть месяцев это не растянется.

— Сэр, если уж совсем честно, то просидеть полгода безвылазно на дредноуте — та еще перспективка.

— Я напишу в рапорте о том, что вы рассказали пилотам эскадрильи все, что знаете. И что это помогло в реальном бою.

— Боя еще не было. И потом, вы же сказали, что мы должны быть в резерве?

— Должны. Но бои все равно будут. Не завтра, так через неделю.

— Я понимаю, сэр, для такого корабля стоять в резерве…

— Тоже самое, что для вас не летать.

Берильон кивнул.

— Я расскажу пилотам все, что помню.

— Спасибо.

А ведь Берильон ни на секунду ни засомневался, подумал Скайуокер. Не потому, что я командир, а он — проштрафившийся офицер. Берильон мог обидеться на жизнь, на флот, на несправедливое решение трибунала, закрыться и похоронить все в себе. Мог, но решил иначе. Не хоронить, рассказать, еще раз прожить те мгновенья своего единственного неудачного боя, протерпеть свою боль и боль других пилотов, заново умереть с боевыми товарищами, заново спорить с комэском и испытать всю глубину обычной человеческой подлости.

Никому не заметный начисто лишенный пафоса настоящий подвиг. О котором не напишут стихов и не снимут холофильмов.

Они вошли в зал совещаний — пилоты поднялись со стульев.

Две эскадрильи лучшего корабля флота — первая эскадрилья, спешно набранная с «Магуса» и «Мегеры», не сделавшая вместе ни одного боевого вылета, только испытания «Ксенонов», и вторая эскадрилья — «курсантская», как ее называли, потому что в составе ее были одни вчерашние курсанты, не считая комэска — пилота с «Магуса». И от зеленых курсантов академии они пока ничем не отличались — разве что гордостью за то, что именно их послали служить на «Викторию».