Эпизод из жизни деревенской дамы

 Нѣсколько мѣсяцевъ замужней жизни съ Петромъ Алексѣевичемъ, и въ деревнѣ, нѣсколько измѣнили надежды, съ которыми молодая дѣвушка оставила ненавистную ей Украйну. Она была свободна, богата; но ни театра, ни учителя музыки, ни магазиновъ, ни даже общества, о которомъ она мечтала, -- ничего этого не было. Впрочемъ, все это было, однакожь, лучше, чѣмъ деревянный домикъ украинской помѣщицы. Теперь у нея было не только довольство, но и роскошь; глаза ея останавливались на мёбеляхъ, къ какимъ она привыкла съ дѣтства; рука находила тысячи бездѣлицъ, необходимыхъ въ жизни свѣтской женщины; она дышала воздухомъ, въ которомъ выросла, и, главное, имѣла значеніе въ свѣтѣ, уваженіе, скажемъ болѣе -- подобострастіе, какимъ окружало ее общество, возвращало ей часть тѣхъ живыхъ ощущеній, съ которыми самолюбіе ея когда-то познакомилось въ пышныхъ залахъ князя.

 Но теперь, когда первыя потребности избалованной жизни были удовлетворены, Софья Павловна вспомнила, что сердце ея имѣло также свои нужды. Прошедшее живо возстало въ душѣ; она припомнила прежнюю жизнь, мгновенный сонъ любви, когда душа была такъ полна и такъ счастлива; припомнила свои надежды и мечты, изъ которыхъ ни одной не должно было осуществиться.

 Тогда жизнь показалась ей опять пустынею; она хотѣла бы имѣть дѣтей, ребенка, на которомъ она могла бы сосредоточить всю нѣжность души своей, всю полноту чувства,-- въ дѣтяхъ ей было отказано.

 Любовь... но любовь была теперь эдемомъ, который не могъ уже отвориться для бѣдной пэри. Любовь была бы для нея преступленіемъ, а самая мысль о преступленіи не могла коснуться чистой души Софьи Павловны. Кокетство... но эта жалкая игра въ любовь, здѣсь, въ провинціи, была несовмѣстна съ ея аристократическими воспоминаніями, да и вообще, кокетства не было въ ея характерѣ. Софьѣ Павловнѣ оставалось одно: уваженіе свѣта, и она заключила въ немъ все свое счастіе. Имя чистое отъ всякаго пятна; слава женщины непорочной, превосходной,-- вотъ все, чѣмъ еще дорожила она. И что же? эту славу, столь дорого цѣнимую, у ней теперь хотятъ похитить! "И другіе могли замѣтить", сказала Вѣра Дмитріевна:-- "замѣтили?.." Это значитъ, что имя ея, чистое до сего времени, столько всѣми уважаемое имя, въ эту самую минуту, можетъ-быть, уже сдѣлалось добычею злыхъ языковъ, ихъ игрушкою, и завтра же, какъ бѣдное перекати-поле, понесется изъ одного общества въ другое, собирая весь соръ и дрязгъ, которые встрѣтятся на пути!..

 Солнце приближалось уже къ полудню, когда Софья Павловна проснулась. Небо было ясно, чисто; поля будто нѣжились подъ легкими волнами голубаго пара; дерева, въ полномъ блескѣ осенней одежды, тихо качали широкія вѣтви надъ свѣжимъ лугомъ, испещреннымъ золотыми головками того полеваго цвѣтка, которому природа дала чудный даръ любитъ и цвѣсть осенью, какъ любилъ и цвѣлъ онъ весною, -- даръ, которому завидуютъ пышныя розы, и, конечно, не однѣ розы.

 Софья Павловна открыла окно. Есть таинственная связь между нами и міромъ, насъ окружающимъ. Конечно, часто во внѣшнемъ мірѣ мы видимъ только отраженіе внутренняго состоянія души нашей; нерѣдко, однакожь, и внѣшній міръ подчиняетъ себѣ внутреннее существо наше, и душа, какъ свѣтлое зеркало, отражаетъ его картины. Софья Павловна была небольшая почитательница красотъ природы, хотя и нерѣдко увѣряла, что никто полнѣе ея не чувствуетъ ихъ вліянія. Особенно любила она, по словамъ ея, лунныя ночи и тихое утро. Но послѣднимъ она очень-рѣдко наслаждалась, за тѣмъ, что вставала поздно, а первыя... между нами сказать, ей случалось очень-часто, занявшись работою, просидѣть за пяльцами цѣлый вечеръ, ни разу не спохватясь, темная ли ночь какъ бархатомъ застилаетъ окна, или ставни мѣшаютъ видѣть великолѣпную картину восхода мѣсяца. На этотъ разъ, однакожь, безмятежное величіе полей, тишина природы и чудесная гармонія ея, какъ согласные звуки тихой музыки, овладѣли ея душею; казалось, ясность небесной лазури отразилась въ ней чиста и безмятежна. Ни малѣйшаго слѣда вечернихъ тревогъ; все разсѣялось, исчезло, какъ исчезаютъ отъ утренняго луча тучи, клубившіяся съ вечера на горизонтѣ. Ни одна безпокойная мысль, никакое непріятное чувство, не помрачили яснаго взора Софьи Павловны; грудь ея подымалась свободно и легко.

 Она вспомнила вчерашній вечеръ и улыбнулась. Но въ этой улыбкѣ было что-то грустное и необыкновенно прелестное. О, еслибъ Илашевъ видѣлъ ее въ эту минуту! Она была несравненно-лучше, чѣмъ на балѣ.