Эпоха и Я. Хроники хулигана

Она слушает с улыбкой.

Ее улыбка похожа на… У А. идеальная улыбка. Небесная. А. ухмыляться не умеет вовсе. Пока у нас не много желаний: быть юристом, режиссером, художником, поэтессой, актрисой, дизайнером, и невероятно трогательно, когда заявляется, что всеми сразу.

Ну, если она будет строить кадр так же изящно, как строит день… Ну, если она будет выверять до мельчайших деталей роль, как выверяет тексты… Если свои художества, подпитываемые ироничным интеллектом, обратит в Художество…

Моя девочка, оставь, это важно, время для мечтательного самосозерцания. Такое самосозерцание, окрашенное в радугу, очень важно для периода ученичества, вызревания.

…Когда Это случилось (маленькая победа природы над субтильностью и отцовским разумом), она, разумеется, сообщила об этом маме.

Но я все подслушал.

Как описать смесь ужаса и восторга?!

Я же не пиит, я любящий до обморока папашка.

Я доведу себя до завершенья…

Надежд и нот, надежд и нот.

Мой Ангел, до завершенья еще так далеко, и ты даже успеешь понять, почему я отвергаю минимализм и люблю барокко; не ржавей до сорока.

Мелодраматическая Даша

«Разум не оденешь во фрак, извилины не покроешь попоной от Армани», – коротко глянув на меню в ресторации, говорю я Дашке, и Дашка улыбается, потому что Дашка любит, когда я умничаю (есть подозрение, что Она – единственная, кто любит, когда я умничаю).

Дашка очень быстро проделала путь от апологета тоскливого эмо-гота с повышенным содержанием сахара до изысканной принцессы, нервирующей меня, психованного папашку, своими пятнадцатью летами.

В ее возрасте я себя помню как будто зажатым во вращающиеся двери между дворовым идолом Зуриком, отребьем с золотой фиксой, и старшим братом Ромой, деятельным, но избыточно добрым. Я никуда не продвигался.

(Я этого, конечно, Дашке не говорил.)

Она бывает потерянной, но это редко. Она умеет дружить (хотелось добавить: это у нее от меня, но я, даром что насилу, сдержался). Умеет, если надо, цветисто выражаться, без, если я рядом, сленга. Как у меня, в девяти из десяти случаев у моего чертенка напрочь отсутствует способность к диалогу. Она знает даже слово «аутентичность» (голову готов прозакладывать, футболисты «Динамо» не знают). Вот вроде бы нельзя жить в гармонии с хаосом, умные дураки говорят, а я поверил, и вы поверили, однако ж Дарья Отарьевна и с хаосом за секунду заключит договор, выразительно подмигнув.

И, знамо дело, прыснув.

Я (люблю с детьми временами поумничать) говорю Ей, что люди суть участники террариума, а человеческий террариум страшен.

Она говорит: Я знаю.

Вот откуда? По тушинской школе, по тушинской подростковой школе?

Ее по части резонерства не обыграть, она перерезонерствует даже Диму Быкова, и не говорите мне про хромосомный набор!

Огневая у меня Барышня Дарья. Нажмет на курок раньше профстрелка, но ее трассирующие пули – ядовитые штуки. (Я, например, жертва гиперграфии; загляните в словари.)

...

Как Вам удается зарабатывать столько, чтобы обеспечить семерых детей?

А я сам не знаю! Мне на них всегда хватает.

Конец февраля прячется в снега, как собеседник в собственные мысли; у моей дочери Д. проблема в школе, BIG Проблема, и она – та еще Раневская! – изображает запертую в узнице разъедаемого безумием сознания, подопытную киску: среда заела, школа умерщвляет мысль.

Можно, конечно, обозвать ее сопливой задавакой, но как такое возможно с Принцессой?

Меня трясет при мысли о ее будущности, я немощен становлюсь, продержусь еще лет пятьдесят, не более, где гарантия, что в нужный момент мне не откажет мой темперамент макаки?

Дашка заливается и говорит, что сама меня оборонит от любой гадости.

«Чистейшей прелести чистейший образец».

НИКОГДА НЕ ПРОСИТ У МЕНЯ ДЕНЕГ.

Перечитайте еще раз это предложение.

Я не знаю, как к этому относиться.

Я ведь много раз был таким отцом, что сам жалел, что не сдох ребенком, а мои дети пишут (Дашка каждый день): Люблю!

За такую дочь, как Даша (это касается всех моих детей) многие родители – да все! – продали бы однозначаще! – если не душу, то почку.

Ну не в ладах она с химией, ну и? Она в ладах с другой Химией, которая с большой буквы, которая рождает душевный подъем и устраняет обманчивое представление, что в жизни есть что-то невозможное. Вокруг нее такая «густота бытия» (по Ахматовой), что за нее надо быть готовой заплатить any moment, как ежедень плачу я, о чем ее упреждаю.

…Но ведь 15! Но ведь Д. старшая из семи моих (вот вам квартет кутаисско-расейских спецназовцев, вот вам трое шарлиз теронов), и не беря без малого двухлетнего франта, общаясь со старшими его братьями-сестрами, я ощущаю себя кромешно безнадежным мастодонтом! У них, стервецов, иронию вызывает даже моя неискоренимая любовь к страдательным причастиям: этот писатель мною чтим, мои дети, моя Дашка мною обожаема.