Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

В заключение сделаем еще несколько замечаний. Прежде всего поразительно, насколько непрочной оказалась хватка коммунизма, покорявшего огромные территории быстрее, чем любая другая идеология со времен зарождения ислама. Упрощенный марксизм-ленинизм стал догматической (светской) ортодоксией на бескрайних пространствах от Эльбы до китайских морей – и мгновенно прекратил свое существование вслед за падением коммунистических режимов. У этого необычного исторического феномена могут быть два объяснения. Во-первых, коммунизм основывался не на массовом “обращении” масс, а на вере партийных кадров, или, используя выражение Ленина, “авангарда”. Даже знаменитое изречение Мао, согласно которому настоящие повстанцы должны чувствовать себя среди крестьян как рыба в воде, подразумевало различие между активным элементом (рыбой) и пассивной средой (водой). Неофициальные рабочие и социалистические движения, включая некоторые массовые коммунистические партии, порой срастались с общинами, в которых действовали; так было, например, в шахтерских поселках. Но, с другой стороны, все правящие коммунистические партии по определению являлись элитами меньшинства. “Массы” принимали коммунизм отнюдь не по идеологическим соображениям; они просто сравнивали, какие материальные блага мог предложить коммунизм по сравнению с другими общественными системами. Как только стало невозможно изолировать граждан от контактов с иностранцами или даже информации о жизни за границей, отношение к коммунизму сделалось скептическим. Ведь коммунизм по сути являлся инструментальной верой, для которой настоящее служило лишь средством достижения неопределенного будущего. За редкими исключениями – например, во время патриотических войн, оправдывающих подобные жертвы, – такая идеология скорее подходит сектам или элитарным группам, а не универсальным церквям, которые, хотя и сулят вечную жизнь своей пастве, действуют, как и должны, в поле повседневной реальности. Даже верные коммунистические кадры обратились к простым человеческим радостям, коль скоро тысячелетняя цель – построение земного рая, которому они посвятили жизнь, – постепенно отодвигалась в неопределенное будущее. И когда это случилось, партия не сумела предложить им свое руководство и попечение. Ведь коммунизм по природе своей был нацелен на победу и не выработал поведенческих ориентиров на случай поражения.

Но в чем же причина падения коммунизма, или, вернее, его надлома? Парадоксально, но распад Советского Союза стал весомым аргументом в пользу теории Карла Маркса, которую Советы неизменно стремились воплотить в жизнь. В 1859 году Маркс писал:

В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. <…> На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции.

Трудно найти более яркий пример марксистских “производительных сил”, вступивших в конфликт с социальной, институциональной и идеологической надстройкой. Эта надстройка сначала превратила отсталые аграрные общества в промышленно развитые, а затем сама превратилась в оковы производства. Таким образом, первым итогом новой “эпохи социальных революций” стала дезинтеграция старой системы.