Эпоха крестовых походов

Тибо привлекал к себе все, что было лучшего в духовенстве; его секретарем был знаменитый Иоанн Салисберийский, будущий епископ Шартрский и биограф Фомы Бекета; он ввел в Англии изучение канонического права и поручил преподавание его в Оксфорде Вакарию, древнейшему из известных нам профессоров знаменитого университета. Молодой клирик отдался этой науке со всей страстностью своей натуры; он отправился даже в Болонью слушать Грациана, который в то время издавал свой «Декрет». Фома усвоил только политическую часть этого учения, потому что он никогда не был ни глубоким канонистом, ни искусным писателем; он вооружился для деятельности. По окончании курса он стал одним из любимцев архиепископа; в 1152 г. он был послан и Рим просить папу, чтобы тот помешал Стефану коронован, своего сына Евстахия; он исполнил это поручение с успехом, и этим, с одной стороны, обеспечил корону за Генрихом Плантагенетом, с другой — подготовил свое собственное возвышение. Он был назначен кентерберийским архидьяконом и беверлейским прево; по вступлении на престол Генри ха II он стал канцлером Англии. В этой видной должности он отличился как судья, финансист и дипломат, защищая права короля даже против церкви: когда Генрих II обложил щитовой податью земли духовенства (1158), архиепископ Тибо протестовал против этой меры, но канцлер одобрил ее. Осыпанный королевскими милостями, Бекет стал высокомерен и горд, «свиреп, как волк, поймавший ягненка»; он жил в роскоши, окруженный блестящей свитой рыцарей, которых содержал при себе на доходы со своих многочисленных бенефиций. Он любил охоту и войну; один из его биографов, поэт Готье, не раз видел его в Нормандии «скачущим против французов». Итак, Фома Бекет был именно таким министром, каких искал Генрих II; поэтому король пожелал поставить его во главе духовенства, то есть того сословия, которое снабжало администрацию наиболее образованными и наиболее честными чиновниками — притом чиновниками наименее опасными, потому что они не могли ни носить оружия, ни делать свои должности наследственными. Он надеялся найти в нем второго Ланфранка. Но времена изменились. Среди наиболее строгих членов духовенства возобладало мнение, что церковь, чтобы жить благопристойно, должна воздерживаться от светских дел и не поставлять более государству министров и судей. Фома познакомился с этими взглядами еще у своих учителей в Болонье и Кентербери; до сих пор он обращал на них мало внимания, потому что его связывали с духовенством только его обширные поместья; но пост примаса, предложенный ему Генрихом, налагал на него другие обязанности. Он предвидел, что его дружба с королем кончится здесь. «Кентерберийский архиепископ, — говорит он, — должен грешить или перед Богом, или перед королем». Генрих II отказывался верить этому; несмотря на советы своей матери, на протесты вельмож и жалобы церкви, он заставил избирателей избрать своего кандидата. Фома, который ранее принял лишь малое посвящение, был поставлен в священники 2 июня 1162 г., на другой день посвящен в архиепископы, а два месяца спустя облачен паллией. Видя, с каким упорством король настаивал на избрании своего министра и как быстро Бекет согласился принять это избрание, кто мог бы поверить, что между ними тотчас же вспыхнет непримиримая вражда?

Бекет сразу изменил свой образ жизни; роскошь была изгнана из его дома; он оделся в платье монахов своего ордена и подавал им пример строгой жизни; он окружил себя духовными, которые прославились своей ученостью, особенно в области права, и все свое время посвящал наукам, молитве и благочестивым делам. Мало того, он оставил пост канцлера, позаботившись, однако, получить от юстициария квитанцию в принятии всех сумм, которые находились в его зуках во время его службы (без сомнения, в Англии существовал такой обычай); но Генрих II не для того осыпал почестями своего слугу, чтобы потерять его, и он принял его прошение об отставке, как личное оскорбление. Еще более обострились отношения, когда на торжественном съезде в Удстоке (1 июля 1163 г.) примас отказался утвердить сбор датской подати с церковных земель; это был первый случай со времени завоевания, когда королю отказывали в подати. Неизвестно, как поступил Генрих II, но с этих пор более не было речи о датской подати.