Эпоха мертворожденных

Естественно! Как у нас да без говна обойдешься. Этот хитровыебанный хохол, начальник складов бригады, если не выдурит чего сверху — жрать, гнида, не станет: кусок в глотку не пролезет. Сколько уже было вокруг складов движняка, так нет же — Колодий какого-то хрена держит эту паскуду. Наверняка из куркульской солидарности…

— Прокоп, заводи шарманку! — У меня все клокочет внутри: Дед — на волоске висит, с Русланом — жопа, а тут этот жирный клоп со своим говномутством… — Поехали, Юр, прокатимся до складов.

На входе нам преграждает дорогу моложавое откормленное сурло с нулевым «калашом» сотой серии. Красавец! У нас на вооружении таких и в помине нет, а у складского отсосняка — есть. Юноша еще молод и умом незрел. Напрасно! Надо, надо знать героев в лицо и уж тем паче никогда не становиться у них на пути. Это глупо и для здоровья — накладно. Слюсаренковец только успел открыть рот и выдавить из сытого нутра первые слипшиеся слоги, как у Жихаря срывает клапан: не говоря ни слова и, кажется, даже не глядя на часового, он одним незаметным движением ухватывает своей лапой его за лицо и глухо тюкает затылком о бетонный угол. Продолжая движение обмякшего тела, подхватывает падающий автомат и ударом ноги открывает обитую стальным листом дверь.

Немая гоголевская сцена. Невысокий, с погонами старшего прапорщика на франтоватом цигейковом полушубке, Слюсаренко колобком завис меж тремя угодливо тянувшими лыбы, педерастичного вида шестерками. Нас он знает мельком и не вполне понимает, как эти два фронтовых придурка посмели без звонка, приказа и даже без доклада часового внезапно очутиться в святая святых — его для всех запретной бригадной кладовочке!

— Шо трэба?!

— Не ори, погодь. Сейчас расскажем… — Я, облокотившись на стальной уголок перил и закуривая очередного детеныша измученной жарой верблюдицы, пытаюсь угадать, в какую извращенную форму выльется сейчас Юркина ярость…

Не угадал! Про себя ставил бутылку против двух, что Слюсаренко выхватит с носака промеж толстых ножек. Прогадал! Юра вцепился внезапно побелевшему кладовщику в душу, завалил кургузым тельцем на стол и, ухватив первый попавшийся под руку карандаш, в одно движение пропорол им насквозь мясистую ушную раковину Слюсаренки. Тот, завизжав легченным кабанчиком, пытаясь попутно лягнуться, сноровисто вздрыгнул коротенькими ножками и, вырываясь, забился в визге, но за все свои старательные потуги заработал лишь оглушительную затрещину по всей толстой сопатке — плашмя.

Его вертухаи, благоразумно не вмешиваясь, стояли молча. Явно постарше, чем их внезапно прикемаривший на посту товарищ. Прапорщик мигом потерял былую резвость и, размазывая по лицу кровавую юшку, высоко, по-бабьи, заголосил.

Хороший задел для начала успешных переговоров… Совсем другое дело, а то — «Якого биса?!» Тоже мне — бесогон нашелся…

Жихарь тоже доволен походом. На обратном пути нагло всучил мне возвращенную пачку зимних маскхалатов и идет — в штаны кончает: новенький «Винт»[140] тискает.

Ночью умер Передерий. Утром — Ярусов.

Большой, небритый и добрый начальник санчасти только сочувственно развел руками. Эвакуировать раненых в Луганск все равно не успели бы, а в полевом лазарете — много ли сделаешь? Обезболили хотя бы, и на том спасибо. Вскрывать тела я не разрешил — смысл?

Грохнул с пацанами со ствола по кругу бутылку коньяка да поехал в штаб…

Все согласования заняли не больше получаса. В семь утра выдвинулись колонной по направлению Лутугино — Красный Луч — Снежное. Дед при жизни всегда, чуть потеплев прищуренной сеточкой вокруг глаз, говорил не так, как принято, а «Снежное» — с ударением на первом слоге. Ну, понятно — город детства. Тебе, старый, все недосуг было смотаться — предлагал же, — теперь сами привезем. Адрес нашли в документах. Неясно, кого из родни найдем, — он никогда ничего о ней не рассказывал, — но, по-любому, похороним на родине. Я бывал там да и сам родился всего в четырнадцати километрах — ослепительно красивые места есть тут; еще не Донецкая Швейцария, но уже почти.

С Русланчиком — сложнее. Славяносербск занят СОРовцами и их верными ЦУРками. Ко всему, непонятно — кого искать. Говорил вроде, что родители эвакуировались. Значит, так тому и быть: вместе погибли, рядышком и ляжете.

Дорога стремная — пошли всем отрядом. Тут коммандосы фашиков уже столько людей захватили да машин побили, что и не считает никто. Мы у них отвязываемся по полной, они — у нас. На дворе — «Зимнестояние». Очередное «Борыспилськэ замырэння», как и любое другое, соблюдается лишь на бумаге. Тактический прием, не более.

Мои гаврики на броне и внутри БТР. Завернутые в плащ-палатки тела — на «КамАЗе». Кобеняка, Антоша и Гридня — со мной в «Патроле». Жихарь поехал с Дедом. Причем остался в кузове. Вдвоем с Мыколой. Мальчишка совсем сломался, хоть и силищи, что в том однофамильце,[141] — все время плачет. Замкнулся. Просто никого не слышит.