Эпоха Павла I

Один из них, Алексей Медведев, после покражи сена и битья розгами, проштрафился еще раз: убоявшись сдачи в рекруты, отрубил себе палец. На что Суворов откликнулся следующей резолюцией: «В его греху причина. Впредь не налегайте. За это вас самих буду сечь. Знать, он слышал, что от меня не велено в натуре рекрут своих отдавать, а покупать их миром на стороне, чтоб рекрутчины никто не боялся.

Разве не помните, что в третьем годе я у вас застал? За недоимку по налогам вы управляли людей в рекруты, за что и были от меня наказаны. Если впредь еще хоть чуть что будет, я отдам старосту в рекруты».

Вот и выходит, что крестьяне самого Суворова в армии не служили, а покупали на собственные деньги, «миром», на стороне чужих крестьян и сдавали их в солдатчину за своих сыновей и мужей…

Римлянин Курций, князь Долгоруков и староста Антон

И все же наиболее способных, смелых, предприимчивых из своих крестьян Суворов выделял.

Однажды, когда Суворова спросили, кого он считает тремя самыми смелыми людьми в истории человечества, Суворов ответил:

– Римлянина Курция, ибо он бросился в пропасть для спасения Рима; князя Якова Федоровича Долгорукова, который не боялся говорить правду Петру Великому, и своего старосту Антона – за то, что один ходит на медведя.

Хитрость или скаредность?

Потемкин, будучи начальником над Суворовым, много раз напрашивался к нему в гости, но тот всячески от этого откручивался. Наконец Потемкин прямо сказал, когда он пожалует к Суворову в гости. Тот тут же призвал искуснейшего метрдотеля Матоне, распоряжавшегося при застольях у Потемкина, и поручил ему сервировать стол, не скупясь на затраты. Матоне преуспел, и Потемкин, явившись с огромной свитой, даже удивился пышности и богатству застолья. Как писал об этом в одном их своих писем Суворов, «река виноградных слез несла на себе пряности обеих Индий». Себе же Суворов велел приготовить редьку с квасом и, под предлогом болезни и поста, ни к чему, кроме редьки и кваса, не прикасался.

На другой день Матоне представил Суворову счет более чем на тысячу рублей, и Суворов, написав: «Я ничего не ел», – велел отправить счет к Потемкину, который, вздохнув, велел его оплатить, ворчливо добавив: «Дорого же стоит мне Суворов…»

Потемкин, Суворов, Кутузов и взятие Измаила

Поздней осенью 1790 года на русско-турецком театре военных действий обстановка складывалась таким образом, что задачей первостепенной важности становилось взятие Измаила, сильнейшей из турецких крепостей на Дунае.

25 ноября Потемкин послал Суворову такое письмо: «Измаил остается гнездом неприятеля, и хотя сообщение прервано через флотилию, но все он вяжет руки для предприятий дальних. Моя надежда на Бога и на вашу храбрость. Поспеши, мой милостивый друг! По моему ордену к тебе присутствие там личное твое соединит все части. Много тамо равночинных генералов, а из того выходит всегда некоторой род сейма нерешительного. (Под Измаилом стояли войска трех генералов – Кутузова, де Рибаса и Павла Сергеевича Потемкина – родственника светлейшего. – В. Б.) Рибас будет вам во всем на пользу – и по предприимчивости, и усердию. Будешь доволен и Кутузовым; огляди все и распоряди, и помоляся Богу, предпринимайте».

А «предпринимать» было нелегко. Крепость Измаил с трех сторон окружали вал высотой от шести до восьми метров, ров шириной в двенадцать метров и глубиной от шести до десяти метров, и восемь каменных бастионов. Двести шестьдесят пять орудий стояло в крепости, а ее гарнизон вместе с вооруженными жителями города насчитывал тридцать пять тысяч человек. С четвертой стороны Измаил прикрывал Дунай и стоявший на реке флот.

Суворову предстояло совершить чудо: взять Измаил, имея под началом армию численностью в тридцать одну тысячу человек, считая при этом и матросов флотилии де Рибаса.

Когда светлейший писал: «будешь доволен и Кутузовым», – возможно, он имел в виду не только его выдающуюся храбрость и военный талант, но также и то, что двадцать лет назад Кутузов был в Измаиле и тогда, укрепляя его бастионы и стены, досконально изучил крепость. При великолепной памяти, которой Михаил Илларионович отличался всю жизнь, эти его знания могли сослужить Суворову хорошую службу.

Сила военной музыки

Однажды при Суворове один генерал сказал, что за счет военных музыкантов нужно усилить боевые порядки войск. «Нет, – возразил ему Суворов, – музыка веселит сердце воина, ровняет его шаг, под нее мы танцуем и в самом сражении. Старик с большой бодростью бросается на смерть; молокосос, отирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестами в руках священников, с распущенными знаменами и с громогласною музыкой взял я Измаил».

Твердость голландского характера