Эпоха потрясений

Очень трудно напрямую измерить воздействие культурных установок на экономическую деятельность. Однако не так давно Фонд наследия совместно с Wall Street Journal, объединив статистические данные МВФ, аналитического агентства Economist Intelligence Unit и Всемирного банка, рассчитал индекс экономической свободы для 161 страны. Этот индекс учитывает, помимо прочего, соблюдение права собственности, простоту открытия и закрытия компании, стабильность валюты, состояние трудовых отношений, открытость для инвестиций и международной торговли, свободу от коррупции и долю национального продукта, направляемую на общественные нужды. Конечно, численное представление таких качественных показателей субъективно, однако оценки Фонда наследия в целом совпадают с моими поверхностными наблюдениями.

В соответствии с индексом 2007 года наиболее «свободными» из крупных государств являются США. По иронии судьбы Гонконг, ныне составная часть недемократического Китая, также находится 8 верхней части списка. Вряд ли можно назвать совпадением то. что страны, занимающие семь верхних строчек (Гонконг, Сингапур, Австралия, США, Соединенное Королевство, Новая Зеландия и Ирландия), корнями уходят в Великобританию — родину Адама Смита и идей британского Просвещения. Однако британские корни не всегда дают эффект. Зимбабве, бывшая британская колония [Южная Родезия), занимает одно из последних мест.

Чем больше экономическая свобода, тем выше риск бизнеса, выше вознаграждение за него (прибыль) и в конечном итоге желание принимать риск. Общество, в котором есть готовые рисковать, создает правительство и правила, стимулирующие экономически продуктивное принятие риска: право собственности, свободная торговля, открытые возможности. Оно принимает законы, оставляющие мало связанных с регулированием привилегий, которые чиновники могут продавать, обменивать на деньги или политическую благосклонность. Индекс измеряет уровень сознательных действий государства по ограничению конкурентных рынков. Ранжирование. таким образам, отражает не экономический успех, а ту степень экономической свободы, которую каждая страна выбирает в долгосрочной перспективе, проводя определенную политику и принимая определенные законы¹

. Так. Германия, занимающая 19-е место, пошла по пути создания государства всеобщего благосостояния, что требует отвлечения значительной части национального экономического продукта. К тому же германский рынок труда предельно зарегламентирован — увольнение работника обходится очень дорого. Вместе с тем Германия стоит на одном из первых мест по простоте открытия и закрытия предприятия, по защите права собственности и реализации принципа верховенства закона. Франция (45-е место) и Италия {60-е место) имеют сходный профиль.

Абсолютным критерием полезности подобных оценок является их корреляция с экономическими результатами. Для 157 стран коэффициент корреляции между «индексом экономической свободы» и доходом на душу населения составляет 0,65 — впечатляющий результат для такого разнородного массива данных³⁷

.

Итак, мы подошли к ключевому вопросу: если открытые рынки со свободной конкуренцией способствуют экономическому росту, то существует ли оптимальное соотношение между результативностью экономики вкупе со стрессом конкурентной борьбы и цивилизованностью, к которой стремятся, например, страны континентальной Европы? Многие европейцы презрительно называют экономический режим США «ковбойским капитализмом*. Высококонкурентные свободные рынки воспринимаются как нечто одержимое материализмом и лишенное значимых культурных ценностей, Это явное различие в отношении США и стран континентальной Европы к конкурентным рынкам я предельно ясно увидел несколько лет назад в одном из замечаний, высказанном бывшим премьер-министром Франции Эдуардом Балладюром: «Что такое рынок? Это закон джунглей, закон природы. А что такое цивилизация? Это борьба против природы». Несмотря на признание способности конкуренции стимулировать рост, многие опасаются, что рыночным игрокам для достижения этого роста придется действовать по закону джунглей. Как следствие, они выбирают меньший рост при большей цивилизованности.