Эпоха великих реформ. Том 1

Исходя из такого воззрения, бар. Корф полагал, что в России, ввиду отсутствия правильных судов (новые суды еще не были открыты) и привычки к свободному слову, невозможно было полное осуществление карательной системы. «В жизни общественной и частной, – говорит он, – ближайшею целью не всегда бывает тотчас безусловно хорошее, часто приходится искать сперва не лучшего, а наименее худшего». В этом смысле он склоняется на сторону смешанной системы и переходных мер, но осуждает проект Валуева, видя в нем не проникновение духом карательной системы, а лишь подновление действующего цензурного устава и даже введение для периодической прессы и литературы, не изъятой от предварительной цензуры (книги объемом менее 20 листов), новых строгостей и ограничений[701]

.

В частности, относительно «предостережений» барон Корф пишет: «Административные взыскания – это новая язва, заключающая в себе такую массу вреда, произвола и несправедливости, что против них протестовали и протестуют все благомыслящие люди.

Система административных взысканий еще более заражена произволом и несправедливостью, нежели предупредительная цензура, ибо наказывает за вину, непредвиденную никаким положительным законом. Она могла оказаться необходимою там, где правительство, уже лишенное орудия предварительной цензуры, не считало возможным к ней возвращаться; но что вынуждает подражать в этом отношении примеру других, когда мы желаем не утеснения, а расширения свободы слова[702]

}.. Самая же опасная сторона административных взысканий, как они, например, применялись во Франции, – пишет барон, – состоит в том, что одному лицу дается власть по индивидуальному воззрению, иногда по одному мипутному настроению духа без всякой дальнейшей перед законом ответственности лишать человека права собственности, права на занятие, которым он, может быть, жил, и что еще важнее – исключает из круга вращающихся в обществе мнений целое учение или направление».

В возражениях своих П. А. Валуев, с обычною своею неискренностью (см. гл. IV)

оставил это место без ответа, но впоследствии, в заседании Государственного совета 10–23 января 1865 г., он объяснил, что «допущение административных взысканий необходимо по свойству журнальной литературы, которая всегда носит на себе более или менее оттенки политического характера и потому вызывает некоторые меры ограничения для того, чтобы сдерживать направление периодических изданий в законных (?) пределах»[703].

Барон Корф возражал также против установления 20-листовой нормы для освобождения от предварительной цензуры. Во Франции и Германии, откуда заимствована эта норма, литературная деятельность сосредоточивалась в сочинениях значительного объема. У нас же, где объемистые, капитальные сочинения составляют редкость, под такую норму подошла бы разве У7 всех сочинений. Барон Корф предлагал понизить норму до 10 листов и рассчитывал, что этою льготою воспользуются не более Уз всех сочинений. Мнительный рутинер П. А. Валуев находил такое понижение опасным, ссылаясь на то, что книги объемом в 10 листов касаются «самых щекотливых вопросов государственных и общественных» и по преимуществу (?) являются «популярными сочинениями с материалистическими, социалистическими и т. п. тенденциями»[704].