Эпоха великих реформ. Том 1

Относительно гласности Комитет ограничивается следующим кратким, но патетическим замечанием: «Публичность и гласность! Два великие слова! Свет разума и истины! Комитет не осмеливается говорить в доказательство их необходимости, вполне уверенный, что Государь, поднявший вопрос об уничтожении крепостного права, не оставит без применения этих великих начал».

IV

Свою замечательную Записку Тверской комитет заканчивает такими словами: «Комитет свято исполнил свое назначение. Не обманывая ни верховной власти, ни владельцев, ни народа, он изложил добросовестно и с полною откровенностью свой взгляд на предстоящую реформу и убежден, что составленное им положение представляет единственный (курсив подлинника) мирный путь к освобождению крестьян, который, охраняя интересы всех сословий, ведет к развитию производительных сил и могущества государства».

И в этих словах не было и тени преувеличения. Трудно представить себе, что бы вышло, если бы освобождение крестьян состоялось без наделов и не в том либеральном духе, какой был рекомендован Тверским комитетом. С другой стороны, чтобы судить о значении предложенных Тверским комитетом общих реформ, достаточно сказать, что, например, суд присяжных еще в 1859 г., т. е. в самый год составления Положения, вызывал в официальных сферах панический страх, и Государственному совету строжайше воспрещено было затрагивать этот вопрос. Что касается предположения о непосредственном подчинении суду преступлений по должности, то оно и некоторые другие меры до сих пор остаются pium desiderium… Вот почему историк крестьянской реформы проф. Иванюков был вправе сказать, сравнивая тверское Положение с другими, что Тверской комитет представил не только относительно лучший, но и абсолютно разумный и либеральный

проект освобождения крестьян (с. 187).

Но эти же крупные достоинства тверского Положения вызвали злостные и ожесточенные нападки со стороны членов плантаторского меньшинства Тверского комитета. Так, депутат поручик Веревкин в отдельном мнении заявлял, что Положение предлагает сделать «судорожные революционные скачки», и чтобы не оставалось никакого сомнения относительно этой инсинуации, автор отдельного мнения спешит прибавить, что «скачки эти угрожают породить в нашем отечестве те же революционные сцены, которых нельзя не ужасаться, читая новейшую историю Франции» (с.4)[397]. Депутат Кудрявцев, критикуя Положение, между прочим, писал: «Каждая волость управляется парламентом, в каждом уезде парламент, в губерниях, вероятно, будет то же, и тем же, конечно, должно кончиться в средоточии государства; итак, в основание управления положена централизация (sic!), обусловленная парламентаризмом. Необходимая обстановка этого гиганта также налицо; суд гласный, словесность судопроизводства, разделение властей и в заключение суд присяжных; одним словом, на место России появляется западное государство. Милостивые государи, господа большинство! Не слишком ли далеко зашли вы на пути преобразований?..»[398].

Но самые неприличные речи и нападки мы находим в диатрибе депутата Вышневолоцкого уезда стат. сов. Милюкова, который, не останавливаясь даже пред извращением официально удостоверенных журналами Комитета фактов[399], осуждает тверское Положение во всех его частях и, выставляя его как продукт насилия 14 голосов против 12, называет его не иначе, как «насильственным и возмутительным». «Тверское дворянство, – говорит в начале своего заявления г. Милюков, – привыкло во всех важных отечественных событиях выказывать свое бескорыстие и нередко самопожертвование

для общей пользы». Но оно не мешает автору мнения через несколько строк возмущаться даже безвозмездным освобождением женской дворовой прислуги, принятым в Комитете большинством 20 против 7[400]. В заключение своего пространного мнения г. Милюков торжественно объявляет, что тверское дворянство «потеряло доверие к своим депутатам и заменило его презрением к ним», и громко протестует против основ Положения, как противных законам нашего отечества и благой воле монарха и кроющих в себе начала самой гибельной анархии» (с. 7 – 10).

Приведенных образцов достаточно, чтобы видеть, до каких чудовищных крайностей доходили приверженцы крепостного права, стремившиеся прикрыть свои корыстные вожделения, свои личные и сословные выгоды щитом политической благонадежности и патриотического усердия.

Сколько нужно было искусства, энергии, самопожертвования, веры в себя и в нравственные силы освобождаемого народа, чтобы с неостывающим рвением и мужеством отстаивать «святое дело» от систематических нападок, сильных[401] своим общественным положением и богатством, врагов действительного освобождения и излечить Россию от глубоко въевшейся отвратительной проказы крепостного строя, заклейменной навсегда пламенным пушкинским стихом: