Эпоха второсортных злодеев (СИ)

— Отель обложен дичью, которая воображает себя охотниками, — сказал Дарвин. — Все входы блокированы, улицы перекрыты, но по моим охотничьим угодьям можно перемещаться на многих уровнях. Подземные коммуникации — это зловонные артерии Города, место, куда вместе с нечистотами отправляются все наши надежды и мечты, и там, попирая сапогами осколки чужих грез, мы пройдем.

Черт побери, да он еще более странный, чем я.

— Люблю попирать сапогами всякие осколки, — согласилась я. — Пойдем.

Я накинула куртку, сунула ноги в кеды, нагнулась, чтобы завязать шнурки.

— Ты носишь в себе жизнь, — сказал Дарвин, продемонстрировав свою наблюдательность.

— Это проблема?

— Это частичка вечного круговорота жизни и смерти, — сказал он. — Кто-то умирает, кто-то рождается, так было и будет всегда. Я боюсь лишь, что это тебя замедлит, что груз новой жизни может сковать твои движения, когда придет время действовать.

— Не замедлит, — сказала я.

— Хорошо.

Я задумалась, стоит ли мне брать с собой телефон Винни-Пуха. В нем наверняка есть трекер и помимо штатного GPS, и Алекс может переполошиться, когда увидит, что я покинула отель. Но с другой стороны, все могло в любой момент полететь к черту, и было бы неплохо, если бы я могла рассчитывать хоть на какую-то поддержку, не связанную с «Континенталем».

— Ты знаешь, сколько предлагают за мою голову? — спросила я, решив прояснить все детали на берегу.

— Знаю.

— И что ты по этому поводу думаешь? — после некоторых раздумий я все ж сунула в застегивающийся на молнию карман куртки оба телефона, и свой, и пуховский.

— Деньги — это прах, деньги — это тлен, — сказал Дарвин. — Тлен, который может облегчить твое существование, но не может придать ему смысла. Пока у меня есть, что есть, и есть, где жить, меня не интересуют деньги.

— Что же тебя интересует?

— Действия, — сказал он. — Я живу, пока я действую, принимаю решения. Пока я не один из толпы, не принадлежу к инертной серой массе, которую некоторые недоумки называют современным обществом. Не просиживаю диван перед телевизором с пультом в одной руке и бутылкой пива в другой. Стать обывателем — это самый страшный грех, который может позволить себе двуногое животное, лишенное перьев.

— С широкими ногтями, — добавила я, хотя в последнее время ничего не имела против того, чтобы стать обывателем. Быть человеком действия довольно утомительно.

— Ты готова? — спросил он.

— Да, вполне.

— А оружие?

— У меня есть пистолет.

— Одного пистолета может не хватить.

— Я неплохо стреляю, — сказала я. — Это позволяет мне экономить пули.

Глава 14

— Лифт напоминает мне гроб, — сказал Дарвин. — Тебя запирают в нем и на тросах опускают под землю, и ты практически практически бессилен что-либо изменить.

— Только у гроба нет открывающихся дверей, — заметила я.

И кнопок. И еще лифт, в отличие от гроба, может подниматься и на верхние этажи, и повторять этот маршрут несколько раз в день. Несколько сотен раз в день.

Но я не стала придираться и портить метафору Дарвина. Возможно, он был пафосным придурком, но он был специалистом «Континенталя», а никто не сможет долгое время заниматься тем, чем занимается он, и остаться полностью нормальным человеком. Мне не должно быть дела до его заморочек, пока они не мешают ему охотиться.

Дверцы лифта распахнулись, и мы вышли под землю. В подвал под «Континенталем». В подземные артерии города, полные нечистот и остатков мечтаний и надежд, а также осколков грез, которые мы должны были попирать сапогами. Ну, если быть совершенно точной, то с сапогами у нас не задалось, но я не думала, что осколки грез будут сильно возражать, если мы будем попирать их армейскими ботинками Дарвина и моими кедами.

В дальнем конце подвала Дарвин нашел неприметную дверь, за которой обнаружилась лестница, уводящая на нижние уровни. Мы спустились на несколько пролетов, потом Дарвин отомкнул решетку, нацепил налобный фонарь и потопал куда-то во тьму, разгоняя пищащих от возмущения нашим вторжением крыс.

— Крысы вызывают мое уважение, — пробурчал Дарвин из-под своей маски. — Они живут здесь, во тьме, питаются отбросами, сбегают при первом же признаке опасности, но если загнать крыс в угол, из которого нет выхода, они будут драться. Как бы там ни было, крысы выживают. Всегда. Хочешь жить долго? Будь, как крыса.

— Ты тоже сбегаешь при первых же признаках опасности?— поинтересовалась я.

— Нет, — сказал он. — Я — крысиный волк. Ты знаешь, как растят крысиного волка?

— Все знают, — сказала я.

— Тогда ты понимаешь, о чем я говорю, — сказал он. — Я взращен на крови. Мои клыки обагрены ей, мои руки омыты ею, мои ноги привыкли наступать на ее лужи…

Надеюсь, он говорил не о крысиной крови. Хотя… Ну, о чьей бы крови ни шла речь, это было довольно мрачное описание, и я надеялась, что он все же преувеличивает. По крайней мере в той части, где речь идет о лужах и клыках.

Хотя…

— Ты, случайно, не вампир? — не знаю, принимает ли «Континенталь» нежить в свой элитный клуб убийц, но почему бы и нет? Может быть, ребята тоже выступают за равные права для всех.