Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Члены политической элиты были непропорционально представлены среди жертв Большого террора (их доля среди пострадавших была значительно выше, чем их доля в населении страны). А поскольку евреи были непропорционально представлены в политической элите, они бросались в глаза в роли пострадавших. Среди спутниц Евгении Гинзбург по вагону для скота номер 7 было много евреек-коммунисток. Среди сокамерниц матери Феликса Розинера по Бутырской тюрьме в Москве были очень разные женщины, “но коммунистки-интеллигентки, и среди них моя мать, держались своим кружком. Практически все они были еврейками, все безоговорочно верили в чистоту партии, и каждая считала, что посажена ошибочно”. Мать Розинера Юдит закончила хедер, два года проучилась в еврейской гимназии в Бобруйске, а в 1920 году переехала в Москву, где поступила в лучшую школу города (Московскую образцово-показательную школу-коммуну имени П. Н. Лепешинского). Пробыв недолгое время в Палестине, где она вступила в Коммунистическую партию, Юдит вернулась в Советский Союз[400]

.

Члены политической элиты были непропорционально представлены среди жертв Большого террора, но они не составляли большинства среди пострадавших. Евреи, не очень многочисленные среди неэлитных жертв, пострадали в пропорциональном отношении меньше многих других этнических групп. В 1937–1938 годах около 1 % советских евреев было арестовано по политическим обвинениям – против 16 % поляков и 30 % латышей. В начале 1939 года доля евреев в ГУЛАГе была на 15,7 % ниже их доли в советском населении. Причиной этого было то обстоятельство, что евреи не подвергались преследованию как этническая группа. Никто из арестованных в период Большого террора 1937–1938 годов – включая родителей Меромской, родственников Гайстер и моего деда – не был арестован как еврей.

НКВД провел несколько специфически еврейских операций, но по принципу отбора жертв они были политическими, а не этническими. Юдит Розинер-Рабинович арестовали в ходе кампании против “палестинцев”, но ее следователя (тоже еврея) интересовали сионистские организации, а не еврейская национальность как таковая. Борца с сионизмом Самуила Агурского, его политического конкурента Мойшу Литвакова и “пролетарского” поэта Изи Харика (автора стихотворения об исходе в Москву) арестовали по делу бывших членов Бунда. Аналогичные кампании проводились против бывших членов всех небольшевистских партий, включая меньшевиков, эсеров, украинских боротьбистов, азербайджанских мусаватистов и армянских дашнаков. Ликвидация еврейских национальных районов и школ происходила на фоне ликвидации всех остальных национальных районов и школ (“национальной” называлась этническая единица, входившая в состав другой этнической единицы, как, например, еврейские и польские районы и школы на Украине)[401].

Евреи были единственной крупной советской национальностью без исторической территории в пределах СССР, которая не подверглась этнической чистке в ходе Большого террора. С первых дней революции режим поощрял этнический партикуляризм и национальные диаспоры (национальности, имевшие этническую “родину” за границей). По специальному распоряжению Политбюро, принятому в 1925 году, национальные меньшинства приграничных областей получили особенно щедрую долю национальных школ, национальных территорий, изданий на родном языке и этнических квот. Смысл “пьемонтского принципа” (как называет его Терри Мартин) сводился к тому, чтобы вдохновить народы соседних стран и предложить им альтернативную родину. Однако по мере того как страх перед идеологическими инфекциями рос, а источники этих инфекций становилось все трудней определить, блюстители политического единства обнаружили, что оборотной стороной вдохновляющего примера является вражеское проникновение (и что альтернативная родина может быть у людей, живущих по эту сторону границы). Между 1935 и 1938 годами иранцы, китайцы, корейцы, курды, латыши, немцы, поляки и эстонцы были депортированы из приграничных районов на том основании, что этнические связи с заграничными соседями делают советских людей восприимчивыми к враждебному влиянию. А в 1937–1938 годах все этнические диаспоры стали объектами специальных “массовых операций” по уничтожению потенциальных агентов иностранных разведок. 21 % всех арестованных по политическим обвинениям и 36,3 % всех расстрелянных были жертвами “национальных операций”. 81 % всех арестованных по “греческому” делу были расстреляны. В ходе финской и польской “операций” было расстреляно 80 и 79,4 % всех арестованных соответственно[402].