– Здесь не получится, – сказала Сара. – В Рэле боль приглушена, как и свет. И я ни разу не видела здесь Ивера. Может, он где-то дальше. Большинство из нас далеко не заходит. Нам нравится наша деревенька. Пойдемте покажу.
Гиффорд не хотел вмешиваться. Он оставил Роан наедине с матерью и зашагал по дороге с остальными, но остановился у колодца, чтобы не упускать жену из виду. Видеть мать и дочь вместе было одновременно чудесно и жутко – трагическое подобие чуда, будто великолепие разрушенной горы, после которой остался невероятной красоты утес. Он смотрел на них так, как мог бы смотреть на радугу, пытаясь охватить взором всю ее целиком. Поняв, что таращится во все глаза, он отвернулся, чтобы дать им побыть наедине.
Гиффорд обнаружил, что стоит посреди деревни, на удивление похожей на Далль-Рэн. Многие дома напоминали те, что он помнил. Однако они были в отличном состоянии, никаких следов ветхости или разрушения. Толстые, ровные балки и свежая ярко-желтая солома. Крыша нигде не погнулась, не покосилась. И еще одно явное отличие: от колодца в центре лучами расходились тысячи, возможно, даже десятки тысяч построек. Все это были типичные рхулинские круглые хижины, но опять же не совсем. Перед домами Гиффорд заметил костры, как и должно быть, однако не почувствовал ни запаха стряпни, ни даже дыма.
Проходя мимо Гиффорда, многие махали ему рукой, все улыбались и вели себя весьма дружелюбно. Среди них не было ни одного исхудавшего, бледного или больного. Никто не хромал и не кашлял. Он разглядывал лица в поисках отца, которого едва помнил, и надеялся наконец встретиться с матерью. О ней он знал лишь по чужим рассказам. Судя по всему, Ария была удивительным человеком. Она умерла в шестнадцать, но оставила в душе каждого, кто знал ее, глубокий след. Чаще всего ее описывали как смелую, добрую и мудрую, и Гиффорд с годами стал идеализировать женщину, намеренно пожертвовавшую собой, чтобы он мог выжить. Он хотел бы с ней встретиться, хотя бы сказать ей спасибо, но не знал, как она выглядит, да и она бы его не узнала.
Нет, решил он. Уж Дэлвин и Сара наверняка знали Арию и помогли бы матери воссоединиться с сыном. Теперь он задумался о том, почему родители Брин сказали, что Одри вернется за Мойей, но про его семью не сказали ничего.
Может, его родители, как Мик, бродили по миру Элан, а дороги в Пайр так и не нашли. От этой мысли Гиффорду вдруг стало одиноко.
Брин ушла в дом к родителям. Мойя стояла рядом с Тэкчином, разговаривая с несколькими фрэями, на которых она произвела удивительное, но несколько пугающее впечатление. Дождь продолжал болтать с гномами. Как ни странно, все общались на рхунском.
Улыбнувшись при мысли о том, что говорит по-фрэйски (интересно, каково это на слух?), Гиффорд заметил у колодца Трессу. Он подошел и присел на перевернутое ведро.
– Ну что, два отщепенца снова вместе? Как будто сидим на крыльце Приюта Пропащих.
– Нет, – ответила Тресса. – Тебе там не место.
– Как это? Почему? Из-за того, что я теперь лучше говорю?
Тресса покачала головой:
– Нет. Мы тебя много лет назад выперли.
– Правда? А
– Наверное, я. Я ведь единственная, кто остался, да? В любом случае у тебя есть она. – Тресса указала на Роан. Мать и дочь продолжали разговаривать, касаясь друг друга лбами. – Ну и то, что ты несколько лет назад взял и спас все человечество. Это окончательно подорвало твое положение изгоя. Тебя теперь считают героем. В Приюте Пропащих героям не место.
– Ты не изгой, Тресса.
– Что-то не вижу, чтобы народ становился в очередь поблагодарить меня за все хорошее, что я сделала в жизни.
– Это еще не конец.
– Конец, – с чудовищной уверенностью заявила Тресса. – Ну и наделала же я дел, да?
– Что такого ужасного ты натворила? Неудачно вышла замуж? Миллионы женщин так ошибаются.
Тресса покачала головой: