Эрагон

В тот вечер Эрагон пробыл на поляне довольно долго. Он отвязал дракона, посадил его к себе на плечо и немного показал ему лес. Покрытые снегом деревья смотрели на них как бы свысока, словно мрачные колонны огромного собора. И в этой тишине и безлюдье Эрагон мысленно поведал дракону все, что сам знал о лесе, ничуть не заботясь о том, понимает ли его это крошечное существо. Ему казалось, что главное – это поделиться с драконом своими знаниями. Когда он что-то ему рассказывал, малыш смотрел на него своими ясными глазами так, словно впитывал каждое его слово. Потом они некоторое время просто посидели молча, и Эрагон прижимал дракончика к себе, время от времени изумленно на него поглядывая, совершенно ошеломленный свалившимися на него событиями. Солнце давно уже село, когда Эрагон собрался наконец домой и, даже не оглядываясь, знал, что спину ему будут сверлить два холодных синих глаза – впервые дракончику предстояло на всю ночь остаться одному в лесу.

В ту ночь Эрагону не спалось; ему приходили в голову самые разнообразные мысли о том, что могло приключиться с маленьким и беззащитным зверьком. Ему виделись снежные бури и страшные голодные хищники. И даже когда он сумел наконец заснуть, во сне его преследовали стаи лисиц и черных волков, которые разрывали тело дракона окровавленными зубами.

Едва забрезжил рассвет, Эрагон выбежал из дома, прихватив с собой еду и кое-какое тряпье – не мешало еще немного утеплить домик дракона. Оказалось, что его питомец уже не спит, а целый и невредимый любуется зарей, сидя на верхней ветке дерева, и Эрагон от души поблагодарил за это всех известных и неизвестных богов. Стоило ему подойти поближе, как дракончик слетел вниз и прижался к его груди. Холод не причинил ему вреда, но он, похоже, был чем-то напуган: дыхание было учащенным и из пасти вылетали клубы черного дыма. Эрагон погладил малыша, желая успокоить его, и сел на землю, прислонившись спиной к рябине и нашептывая всякие ласковые слова. Он так и замер, когда дракон, совсем как кошка, сунул голову ему за пазуху. Впрочем, уже через несколько минут он выбрался наружу и вскарабкался Эрагону на плечо. Эрагон покормил его, утеплил его домик принесенным тряпьем, а потом они немного поиграли. К сожалению, Эрагону нужно было возвращаться домой.

Вскоре все пошло как по маслу. Каждое утро Эрагон прибегал к дереву и кормил дракона завтраком, потом убегал домой и в течение дня прилежно трудился, чтобы до вечера успеть переделать все дела и снова сходить к дракону. Гэрроу и Роран, разумеется, заметили и его необычайное прилежание, и частые отлучки, поинтересовавшись, чего это он столько гулять стал, но Эрагон в ответ только пожал плечами. Правда, теперь он внимательно следил за тем, чтобы кто-нибудь случайно не заметил, куда именно он ходит.

Когда миновали первые дни, Эрагон почти перестал тревожиться о том, что с драконом в его отсутствие может приключиться какая-нибудь беда. Его питомец рос не по дням, а по часам и только за одну неделю стал ровно в два раза длиннее и ростом уже Эрагону по колено. Домик на рябине явно становился ему маловат, и Эрагону пришлось устроить новое убежище уже на земле. На это у него ушло целых три дня.

Когда дракону исполнилось две недели, Эрагону пришлось спустить его с поводка, потому что теперь ему требовалось слишком много пищи – столько он с фермы принести не мог. Когда он в первый раз оставлял дракона не на привязи, то лишь с огромным трудом сумел убедить его остаться на лесной поляне и не лететь за ним следом на ферму. Каждый раз, когда дракон пробовал последовать за ним, он останавливал его мысленным приказом, и вскоре тот понял, что нужно держаться подальше от фермы и ее обитателей.

А еще Эрагон внушал дракону, что тому лучше охотиться только в горах, где вряд ли кто-то чужой сможет его увидеть. Фермеры, конечно, уже успели обратить внимание на то, что дичь стала постепенно исчезать из долины Паланкар, и Эрагону было отчасти спокойнее (хотя одновременно он все же тревожился из-за этого), когда дракон улетал подальше от селения.

Его мысленная связь с драконом день ото дня все укреплялась. Он обнаружил, что дракон, хоть и вряд ли различает слова человеческой речи, может общаться с ним с помощью чувств и образов. Это, правда, был не слишком точный способ обмена мнениями, и зачастую дракон понимал Эрагона не совсем правильно, но все же постепенно они стали понимать друг друга все лучше. И вскоре Эрагон уже мог установить с драконом мысленную связь даже на расстоянии – примерно в пределах трех лиг – и довольно часто пользовался этим, как, впрочем, и его питомец. Теперь безмолвные беседы с драконом заполняли почти весь трудовой день Эрагона, и какой-то частью своего существа он был постоянно с ним связан; порой он просто не обращал на это внимания, но никогда об этом не забывал. Ему, впрочем, стало немного труднее разговаривать с другими людьми: казалось, в ухе у него постоянно жужжит какая-то надоедливая муха.