Эрагон. Возвращение

Во главе своего маленького отряда Роран, сильно прихрамывая, вышел на околицу Карвахолла. С его губ слетало лишь одно слово: «идём», и односельчане, мужчины и женщины, покорно следовали за ним. Прихватив у стены из древесных стволов факел, Роран снова двинулся к центру деревни. Там он воткнул факел в раскисшую от дождей землю и, в призывном жесте подняв левую руку, проревел:

— ИДЁМТЕ СО МНОЙ!

Голос его колоколом разносился по деревне. Слыша его зов, люди выбегали из домов и собирались вокруг него. Кое-кто просто из любопытства, иные из сочувствия, а некоторые от испуга или от злости. Снова и снова звучал призыв Рорана. Пришёл старый Лоринг с сыновьями. С другого конца деревни пришли Биргит, Дельвин и Фиск с женой. Даже Морн и Тара оставили свою таверну и присоединились к толпе.

Когда на деревенской площади собралась большая часть жителей Карвахолла, Роран наконец умолк. Он так сильно сжал пальцы здоровой руки в кулак, что ногти впились в ладонь. Катрина! Подняв руку, он показал всем алые слезы, что выступили у него на ладони, и промолвил:

— Вот моя боль. Смотрите хорошенько, ибо она станет и вашей болью, если мы не одержим победу над той судьбой, которая нам уготована. Ваших друзей, ваших детей у вас на глазах закуют в цепи и отправят в рабство в чужие края или же попросту убьют. Слуги Гальбаторикса своими безжалостными клинками вспорют им животы и засеют наши земли солью, чтобы они навсегда стали бесплодными. Я такое уже видел. Я знаю, что говорю.

Роран умолк и некоторое время метался, точно посаженный в клетку волк, бросая по сторонам испепеляющие взгляды и качая головой. Он чувствовал, что уже завладел вниманием толпы. И теперь нужно привести людей в такое же лихорадочное состояние, какое владеет им самим.

— Мой отец был убит проклятыми раззаками. Мой брат бежал. Моя ферма уничтожена. А мою невесту похитил её же собственный отец — человек, убивший Бирда и предавший всех нас! Беднягу Квимби эти твари сожрали; они сожгли наши запасы сена вместе с домами Фиска и Дельвина. Парр, Виглиф, Гед, Бардрик, Фарольд, Хейл, Гарнер, Килби, Мелколф, Олбим и Эльмунд — все они убиты. Многие из вас, как и я сам, получили ранения, и теперь им трудно работать, чтобы содержать свои семьи. А ведь нам и так приходится каждый день трудиться в поте лица ради хлеба насущного и без конца страдать от капризов погоды! Разве мало того, что мы вынуждены платить Гальбаториксу непосильные налоги да ещё и терпеть бессмысленные мучения?

Роран дико расхохотался, точнее, взвыл; и сам почувствовал, что голос его звучит, как у безумца. Но в толпе никто даже не шелохнулся.

— Теперь я знаю, какова истинная сущность Империи и Гальбаторикса, — продолжал он более ровным тоном. — Это зло. Всеобъемлющее зло. А сам Гальбаторикс — страшная болезненная язва на теле нашего мира. Он уничтожил Всадников, разрушил созданные ими мир и благополучие, и с тех пор мы уже не знали покоя. Ему служат жуткие демоны, истинное порождение ада. И Гальбаторикс, конечно же, не удовлетворится тем, что раздавит нас своим каблуком, превратив в пыль и прах! Нет, этого ему мало! Он стремится отравить всю Алагейзию, удушить всех своим страшным плащом, несущим беды. Наши дети и дети наших детей будут жить в тени этого плаща, превращённые в рабов Гальбаторикса, в жалких червей, в подонков, которых он сможет мучить в своё удовольствие! Если только…

Роран обвёл односельчан расширенными от возбуждения глазами, чувствуя, как внимательно слушают его люди. Никто до сих пор не решился произнести ни слова, хотя эти слова, возможно, и вертелись у людей на языке. И Роран, нарочито понизив голос, завершил начатую фразу:

— Если только у нас не хватит мужества противостоять злу.

— Да, мы сражались с раззаками и солдатами короля, — продолжал он, немного помолчав, — но этого мало, ведь силы неравны, и мы так и погибнем здесь, всеми позабытые, или же нас увезут отсюда в повозках и с колодками на шее, как скот. Нет, мы не можем здесь оставаться! Я не позволю Гальбаториксу уничтожить то, ради чего стоит жить. И пусть лучше мне выколют глаза и отрубят руки, чем я увижу, как он торжествует! Я выбираю борьбу! Я не желаю сам себе копать могилу — пусть мои враги сами себя в ней похоронят!