Однако Эрагону было сейчас труднее – а через него и Сапфире: ведь он сражался с представителями своего собственного народа, а не с ургалами, как при Фартхен Дуре. Всякий раз, когда он видел перед собой искаженное страхом человеческое лицо или читал последние мысли погибающего воина, он думал: «А ведь это мог быть я сам!» Но ни он, ни Сапфира не могли позволить себе ни капли жалости, и уж если враг попадался им навстречу, то неизменно погибал.
Три раза они вдвоем врубались в самую гущу вражеского войска, целиком уничтожая передние ряды неприятеля, а потом быстро отступали, уходя от окружения. Последний такой прорыв отнял у Эрагона столько сил, что он был вынужден ослабить установленную ранее магическую защиту вокруг себя и Сапфиры, а также вокруг Арьи, Орика и Насуады, опасаясь, что сил у него до конца боя не хватит.
«Готова?» – спросил он Сапфиру после короткой передышки, и дракониха утвердительно рыкнула.
Стоило им вновь устремиться в гущу сражения, как на Эрагона обрушилась туча стрел. Обладая быстротой и ловкостью эльфа, он сумел уклониться от многих – теперь он уже не мог обходиться только магической защитой – и еще штук двенадцать принял на щит, но одна стрела все же попала ему в живот, а вторая – в бок. Однако латы его они пробить не смогли, хотя сами удары были достаточно сильны и болезненны. Ничего, решил Эрагон, бывало и побольнее. Главное – не останавливаться!
Когда прямо на него выскочила группа из восьми воинов, Эрагон принял бой, переходя от одного к другому и ловко отбивая удары их пик своим Зарроком, мелькавшим, как молния, и всюду сеявшим смерть. Однако усталость уже начинала сказываться, и одному из врагов удалось-таки проткнуть острием пики кольчугу Эрагона и распороть ему левое предплечье.
Сапфира рявкнула так свирепо, что враги, съежившись, бросились назад. А Эрагон, воспользовавшись этой краткой передышкой, подкрепил свои силы за счет запасов энергии, спрятанных в рубине, украшавшем рукоять Заррока, и снова бросился вперед, успев поразить еще троих вражеских воинов.
Взмахнув хвостом, Сапфира снесла головы еще нескольким, а остальные бросились спасаться бегством. Этого времени Эрагону вполне хватило, чтобы бегло осмотреть рану и произнести магические слова: «Вайзе хайль!» Подлечив руку и полученные ранее синяки за счет энергии, спрятанной в алмазах на поясе Белотха Мудрого, он снова пошел в атаку.
Так они и бились, Эрагон и Сапфира, устилая Пылающие Равнины трупами врагов, но и войска Империи сдаваться не собирались. Казалось, на месте каждого убитого тут же появляется новый солдат, и в сердце Эрагона стало закрадываться чувство безнадежности. Он видел, что имперские войска, подавляя варденов своей огромной массой, заставляют их отступать; видел, что его собственное отчаяние, как в зеркале, отражается на лицах Насуады, Арьи, Оррина и даже Анжелы.
«Столько времени мы готовились, и все напрасно! Мы не в силах остановить такое огромное войско! – в отчаянии думал Эрагон. – И слишком долго сопротивляться их натиску мы тоже не сможем – их слишком много. А запасы магической энергии в моих самоцветах подходят к концу».
«Но ты ведь можешь заимствовать энергию и из окружающего мира», – напомнила ему Сапфира.
«Ни за что! Я сделаю это, только если сумею убить еще одного из магов Гальбаторикса. Тогда я заберу энергию у его солдат. А иначе я действовать не стану: ведь вокруг нет ни растений, ни животных, и я могу сильно навредить варденам, пытаясь набраться сил за их счет».
Битва продолжалась. Эрагон устал, и у него уже болело все тело, ибо ему пришлось снять большую часть защитных барьеров, и он успел получить с дюжину мелких ранений и царапин. Левая рука онемела от бесчисленных ударов, обрушивавшихся на его уже порядком изуродованный щит. Из царапины на лбу горячей струйкой текла смешанная с потом кровь, заливая глаза. Один палец, кажется, был сломан.
У Сапфиры дела обстояли не лучше. Разрывая врагов клыками, она повредила пасть обломком доспеха; десятки мечей и стрел изранили ее ничем не защищенные крылья. Одна из блестящих чешуй была пробита дротиком, застрявшим в плече. Эрагон видел, как летит в нее этот дротик, и попытался произнести заклинание, но не успел. И теперь при каждом движении Сапфира пятнала землю каплями крови.
Трое из воинов Орика уже пали; пали и двое куллов.
Солнце между тем начинало клониться к западу.
Когда Эрагон с Сапфирой собрались в седьмой, и последний, раз сделать вылазку в гущу неприятеля, с восточного края поля вдруг послышалось громкое пение трубы, и король Оррин радостно воскликнул:
– Это же гномы! Гномы!