Ерёменко Вблизи сильных мира сего

А когда мы сошлись поближе — это уже на второй и третий год жизни на Урале, он позволял себе мягкие отеческие поучения, которые никогда не были обидными. "Хорошее надо в себе воспитывать долго и упорно, — рассудительно замечал он, — а дурное прилипает само. Да так въедается, что не оторвёшь!"

Видя мои переживания, Владимир Семёнович, успокаивающе говорил: "Ничего, постареешь, поумнеешь".

Но он, видно, ошибался. Молодость ушла, а привычки, к сожалению, остались.

Помню, на мою реплику "смотрели в рот Сталину" после недоуменного молчания сказал:

— Конечно, Сталин есть Сталин. И его вот так, как ты, не перебьёшь. Но если кто возражал и предлагал что-то дельное, он выслушивал. На заседаниях комитета он слушал замечания Хачатуряна по музыке, Фадеева — по литературе... Большаков, когда обсуждались кандидатуры по кино, правда, обычно молчал...

— Ну, вот, Хачатурян не молчал — его и сняли! — не выдержал я. — И заменили на молчуна Хренникова...

А Кружков, не замечая моей реплики, продолжает:

— Идёт обсуждение документального кино. Большаков молчит. Сталин неторопливо расхаживает вдоль окон кабинета. Посматривает на членов комитета. И тоже молчит, но как-то напряжённо. Переводит взгляд на меня. Пауза затягивается... Поднимаюсь и говорю:

— Кинодокументалисты, которых мы обсуждали, уже награждались Сталинскими премиями. Каждый по два-три раза. А один (имя рек) уже четырежды. Всё это заслуженные мастера. Но среди них нет молодых. Давайте подумаем? Хотя бы на будущее...

В зале некоторое оживление, лёгкое перешёптывание, но никто не поддерживает и никто не возражает. Все ждут, что скажет Сталин. А Иосиф Виссарионович продолжает молчать, лишь чуть замедлил шаги. Я повторяю ещё раз последнюю фразу и сажусь. В голове туман... И после паузы слышу:

— Пожалуй, замечание товарища Кружкова правильное... (Лёгкое движение в зале и робкие "да", "верно"...) У нас и по другим видам искусства и литературы часто идут одни и те же имена... Мало новых, молодых... — Опять пауза, и потом вопрос к Большакову: — Ну, эти операторы... Как достойные?

— Да, Иосиф Виссарионович, — вскакивает Большаков. — Они достойные. Лучшие у нас документалисты. Их фильмы...

— Тогда поступим так, — прервал Большакова Сталин, — дадим премию ещё раз. Последний...

В зале спадает напряжение, тихие вздохи, голоса одобрения... На заседании комитета были и трагикомические случаи. В последние годы Сталин страдал бессоницей и по ночам много читал из современнной художественной литературы.

— Отличное средство от бессоницы! — выпаливаю я. — На себе испытал!

Кружков снисходительно морщит нос в улыбке и продолжает:

— Так вот, когда шло обсуждение этого средства от бессоницы, Иосиф Виссарионович всегда оживлялся. И проявлял такую осведомлённость, что Фадееву было трудно отвечать на его вопросы. Сталин знал новинки лучше. На ближней даче, в Волынском, у него всегда были свежие журналы и новые книги. Вот он по ночам и рылся в них. Любовь к художественной литературе у него особенная. Он расхваливал "Белую берёзу" Бубеннова, снял с обсуждения роман Рыбакова за то, что тот скрыл судимость. Его осведомлённость поражала...

Как-то на обсуждении Сталин начал расхваливать повесть венгерского писателя о крестьянской жизни. Повесть он недавно прочёл в одном из наших "толстых" журналов. "Повесть талантлива. И она достойна премии!"

Естественно, ни автора, ни журнала он не назвал. Но сказал, что в этом произведении "талантливо раскрыта психология современного крестьянства демократической Венгрии, строящего новую колхозную жизнь".

Это зафиксировали в стенограмме.

Ни Фадеев, никто другой из присутствующих не читали повести. Однако все одобрительно закивали. Не нашлось и смельчака сказать, что Сталинская премия, по её положению, присуждается только советским авторам. Для иностранных есть Международная Ленинская премия. Но ведь предложил сам Сталин!

И завертелась машина. Из ЦК полетели поручения в Союз писателей, Институт мировой литературы, в редакции журналов — разыскать эту талантливую повесть! Обратились в Венгерское посольство, те по своим каналам... Все ищут злополучного автора с его повестью. А сроки поджимают. Ведь последнее заседание комитета уже состоялось. Сталин приходил только на них.

Списки лауреатов готовы, и оставленную чистую строчку надо заполнять...

Венгры предлагают кандидатуру своего старейшего писателя, который пишет о крестьянстве. Но его вещи, кажется, не переводились на русский! Как быть? Другого нет. Всё перерыли, а "талантливая крестьянская повесть" как в воду канула.

Решились на кандидатуру, предложенную венграми. Риск, конечно, большой. Но другого выхода нет. Да и вряд ли будет Сталин сверять фамилию...

Так и поступили. И среди лауреатов Сталинской премии первый и последний раз появился иностранец...

А через некоторое время выяснилось, что он, естественно, не тот, котрого имел в виду Сталин. Какой-то досужий литературный червь разыскал-таки в журнале искомого автора. Это была никакая не повесть, а всего лишь небольшой на пять страничек рассказ. Да и журнал старый, за прошлые годы.