Еретик

И вот она появилась в простенькой блузе с глубоким вырезом, в котором под прозрачными брыжами просвечивала ямка между грудями. Шею украшало большое ожерелье, в ушах блестели дешевые серьги, на запястьях браслеты с подвесками. Когда он вошел, она, широко улыбаясь, раскинула руки как бы для объятья. Прежняя похоть, отступившая в последнюю неделю, казалось, вновь овладела доном Бернардо. «Ты довольна, малышка?» — спросил он, оставляя свой короткий плащ в руках девушки и обнимая ее за талию. — «Ты такая красивая, Петра. И приоделась очень удачно». Она спросила, нравится ли она ему, и назвала его «ваша милость». «О, ваша милость!» — сказал он. — «Больше не называй меня так. Отныне я для тебя просто Бернардо». Девушка лукаво улыбалась, и тут у него появилась блестящая мысль. «А что ты скажешь, если папочка научит тебя пользоваться ванной?» Она призналась, что накануне искупалась. «Неважно, неважно, совсем неплохо купаться каждый день, дочурка, пусть лекари говорят, что хотят». Обняв ее за талию, он повел ее по коридору в кухню. Там показал бадью, полную воды, рядом со стенным шкафом и приказал подогреть четвертую часть. Когда вода была готова, дон Бернардо употребил прием, никогда ему не изменявший в молодые годы при раздевании девушек. Сперва он медленно снял с Петры украшения и положил их на очаг, потом занялся блузой, юбкой и кофтой. Прежде чем снять нижнее белье, немного помедлил. Он обращался с ней как с девочкой, а себя называл «папочкой». «Сейчас папочка снимет с тебя брыжи, только раньше ты должна залезть в ванну». Петра вошла в латунную ванну совершенно разомлевшая. Он обнял ее голую и, усаживая в ванну, стал осыпать поцелуями. Возбуждение девушки росло, она его кусала, сжимала руками его шею. «Теперь ты будешь умница и позволишь папочке хорошенько тебя помыть», — приговаривал он умильно, намыливая ей груди, выскальзывавшие из его рук, как рыбы. В мыльной пене оба они, как безумные, искали уста друг друга, и в разгаре забавы он обмотал девушку широким белым полотенцем и поднял ее из ванны. С этим драгоценным грузом он направился в спальню, и там, в постели, когда спросил у нее, в первый ли раз она ложится с мужчиной, Петра Грегорио спокойно ему ответила «да».

IV

— Живу себе спокойно. Чего еще можно желать?

Так отвечал, улыбаясь, дон Бернардо Сальседо своим дружкам из таверны Дамасо Гарабито, еще не успевшим осведомиться о его здоровье, а также скотоводам и поставщикам, которые спускались с Парамо и встречали его слоняющимся без дела по городу, или знакомым, завсегдатаям сборищ на Рыночной площади и на окрестных улицах, подходившим к нему пожать руку.

Месяцы шли один за другим без особых забот, дон Бернардо был доволен судьбой. Петра Грегорио, договор на которую со сводней Марией де лас Касас он едва было не расторг, оказалась изумительной любовницей. Она была не только хороша собой и изящна, но также соблазнительна и расторопна. Неделя привыкания к жизни в городе, проходившая так трудно и неровно, была давно забыта. Теперь Петра Грегорио вела себя легкомысленно, бесстыдно и услужливо. Впрочем, нельзя было сказать, что она всегда поддакивает, всегда готова исполнять любые желания своего благодетеля, нет, это была женщина страстная, изобретательная, зачастую бравшая инициативу на себя. И хотя дон Бернардо уверял своих дружков, что живет спокойно, в любовном гнездышке, свитом им для Петры на площади Сан-Хуан, жизнь было довольно бурной. Дон Бернардо посещал Петру каждый день, и почти всегда его поджидал какой-нибудь сюрприз. Он не мог нарадоваться своему учительскому таланту. За каких-нибудь пять дней он превратил домашнюю кошечку в сладострастную пантеру. Петра превзошла все его ожидания — она стала истинным чудом в любовном искусстве. Сегодня она встречала его нагая, прикрывшись прозрачным тюлем, на другой день пряталась в темной комнате, одетая лишь в самое легкое нижнее белье, купленное в бельевой лавке на улице Товар, и, заслышав его шаги в коридоре, принималась мяукать. Вмиг сбросив с себя и это подобие белья, она пускалась бегать по дому голая, подставляя всякую мебель под ноги преследователю, который, запыхавшись, умолял ее остановиться. «А вот и не поймаешь меня, папочка, вот и не поймаешь!» — дразнила она. Она называла его «папочкой», как он сам себя назвал в тот день, когда одержал над ней победу. «Добро пожаловать, папочка; до завтра, папочка; почему бы, папочка, не купить твоей девочке из белых бусинок ожерелье». Всегда «папочка». Сальседо приходил в волнение от одного этого словечка. В натуре Петры было врожденное