Еретик

Костоправка заявила, что ничем особенно помочь тут не может, и при каждом прикосновении причиняла Женевьеве мучительную боль. Снова открылось кровотечение, но, когда дело было сделано, брат Климент бережно промыл рану, залил ее медом и перевязал мешковиной. Едва боль отпустила, как у девушки пробудился невероятный аппетит. Это было хорошим знаком. Женевьева съедала все, что мог раздобыть для нее Томас, но доставались ему скудные крохи: во время недавнего налета на Астарак он сам обобрал деревню, оставив ее почти без пропитания, а монастырские запасы уходили на прокорм жителей деревни. Впрочем, сыра, груш, хлеба и меда пока было достаточно, и брат Климент постоянно варил суп из грибов. За грибами, стуча в свои колотушки, ходили в лес прокаженные, ими и питались монахи. Дважды в день некоторые из них, все с тем же стуком, огибали монастырь и поднимались по лестнице в пристроенную к аббатской церкви голую каменную келью, где имелось маленькое окошко, выходившее прямо на церковный алтарь. Там им разрешалось молиться, и Томас на второй и третий день после своего разговора с аббатом Планшаром пошел с ними. Он пошел без охоты, ибо отлучение означало, что вход в церковь для него закрыт, но брат Климент настойчиво трогал его за руку и улыбался с искренней радостью, когда Томас выполнял его просьбу.

Женевьева пошла с ним на следующий день, после того как ее до крика замучила костоправка. Она была слаба, левая рука ей почти не повиновалась, но передвигаться самостоятельно девушка уже могла. Рана была глубокой, но стрела не задела легкого, благодаря чему она и выжила. Помогла и забота брата Климента.

— Я думала, что умру, — призналась она Томасу.

Он невольно вспомнил о приближающемся моровом поветрии. Впрочем, с того памятного разговора он больше об этом не слышал и не хотел зря пугать Женевьеву.

— Ты не умрешь, — заверил ее лучник, — но тебе нужно почаще двигать рукой.

— Я не могу. Больно.

— Через «не могу»! — строго сказал Томас.

Когда кисти его рук были изувечены так, что он и не надеялся когда-либо снова взяться за лук, именно его друзья, прежде всего Робби, настояли на необходимости разрабатывать руки. Было больно и трудно, и сначала ничего не получалось, однако мало-помалу былые способности восстановились.

Интересно, где сейчас Робби, подумал он. Остался ли он в Кастийон-д'Арбизоне? Такая возможность пугала. Станет ли Робби искать его в Астараке? Неужели былая дружба и вправду перешла в ненависть? А если не Робби, кто еще может явиться? Известие о его пребывании в монастыре наверняка уже облетело на тех невидимых крыльях, которые разносят новости и сплетни, всю округу. Об этом толкуют в тавернах, и очень скоро бродячие торговцы, переходя от деревни к деревне, донесут слухи до Бера и там ими заинтересуются.

— Скоро нам пора уходить, — сказал он Женевьеве.

— Куда?

— Подальше отсюда; может быть, в Англию?

Он понимал, что потерпел неудачу. Грааля ему здесь не найти, что же до кузена, то, если тот и заявится, Томасу его не одолеть. Куда там! Он один, если не считать раненой женщины а под рукой у Ги Вексия множество ратников. С мечтой покончено, пора уносить ноги.

— Я слышала, что в Англии холодно, — сказала Женевьева.

— Солнце всегда светит, — серьезно сказал Томас, — урожай никогда не подводит, а рыба сама выпрыгивает из рек прямиком на сковородку.

Женевьева улыбнулась.

— Тогда ты должен научить меня английскому языку.

— Ты уже знаешь кое-что.

— Good damn, если это не так! — отозвалась она по-английски. — Знаю good damn, и bloody bloody goddamn, и Christ goddamn уж как-нибудь знаю.

Томас рассмеялся.

— Тот английский, на котором говорят лучники, ты, я вижу, выучила. Осталось научить тебя остальному.

Решив, что они уйдут на следующий день, он приготовил связку стрел, отчистил кольчугу Женевьевы от запекшейся крови и, позаимствовав у монахов клещи, попытался как мог починить стальную рубашку в том месте, где ее прошила арбалетная стрела. Кое-как ему удалось соединить между собой металлические кольца, хотя то, что в этом месте была пробоина, оставалось очевидным. Лошадей Томас привязал попастись в оливковой роще, после чего, благо еще только-только миновал полдень, отправился пешком на юг, к замку. Ему вздумалось еще раз взглянуть на твердыню своих предков.

При выходе из монастыря ему встретился Филен. Коредор забрал из лазарета мальчика, нога которого была заключена в прочный лубок из полудюжины каштановых палок, используемых как подпорки на винограднике, усадил его в седло и теперь вел лошадь на юг.

— Я не хочу оставаться здесь надолго, — пояснил он Томасу. — Меня по-прежнему разыскивают за убийство.

— Планшар даст тебе убежище, — сказал Томас.

— Он-то даст, — согласился Филен, — но это не помешает родственничкам моей жены послать людей, чтобы убить меня. Нам будет безопаснее в холмах. Его нога заживет там не хуже, чем здесь. А если ты ищешь убежища...

— Я? — удивился Томас этому предложению.

— Нам всегда пригодится хороший лучник.

— Я, наверное, отправлюсь домой. Домой в Англию.