Еретики Дюны

Они сидели в тесной учительской рядом с большим залом, готовность которого к занятиям Тамалейн лично проверяла каждый вечер. В учительской была масса сложных и разнообразных приборов для записи и хранения информации, и Дункан предпочел бы учительскую библиотеке, но мальчика не пускали одного в эту святая святых. В комнате, под потолком которой плавали многочисленные светящиеся шары, было очень светло. Когда Дункан вошел, Тамалейн оторвалась от занятий, связанных о подготовкой его завтрашнего урока.

— Каждое наказание принимает форму некоего священного празднества, — заговорила Тамалейн. — Охранники, несомненно, понесут суровое наказание. Очень суровое.

— Празднество? — озадаченно спросил Дункан.

Тамалейн в своем крутящемся кресле повернулась лицом к Дункану и посмотрела ему в глаза. В ярком свете блеснул оскал ее искусственных металлических зубов.

— Для наказанных история всегда принимает дурной оборот, — сказала она.

Дункан отшатнулся при слове «история». Это был сигнал. Тамалейн приготовилась преподать мальчику еще один урок. Страшный и скучный урок.

— Наказание Бене Гессерит должно быть таким, чтобы его невозможно было забыть.

Дункан внимательно смотрел на старческий рот Тамалейн и вдруг понял, что ее слова основаны на собственном болезненном опыте. Ему, кажется, предстоит узнать нечто интересное!

— Наши наказания несут в себе неизбежный урок, — продолжала Тамалейн. — И этот урок страшнее, нежели простая физическая боль.

Дункан сидел на полу возле ее ног и снизу Сестра Тамалейн казалась огромной, зловещей, одетой в черное фигурой.

— Мы не наказываем смертельными муками, — говорила между тем Преподобная Мать. — Этот урок припасен для Преподобных Матерей, которые проходят испытание Пряностью.

Дункан кивнул. В библиотечных книгах упоминалось об испытании Пряностью — этом ритуале посвящения в Преподобные Матери.

— Тем не менее большие наказания очень болезненны, — говорила женщина. — Они болезненны и в эмоциональном плане. Та эмоция, которую мы возбуждаем, является главной эмоцией для основной слабости наказываемого, тем самым мы усиливаем воздействие наказания.

Слова Преподобной Матери наполнили Дункана огромным, неопределенным страхом. Что они собираются сделать с его охраной? Он не мог говорить, да в этом и не было нужды, Тамалейн еще не закончила свой монолог.

— Наказание всегда заканчивается десертом, — сказала она и хлопнула себя по коленям.

Десертом? Ах, да, она же говорила что-то о празднестве. Это часть торжественного банкета. Но разве банкет может быть наказанием?

— Это не настоящий банкет, это, если можно так выразиться, идея банкета, — сказала Тамалейн. Рука, похожая на птичью лапку, описала в воздухе окружность. — Десерт наступает иногда очень неожиданно. Наказуемый уже думает: Ах, кажется, я наконец прощен! Ты понимаешь?

Дункан отрицательно покачал головой. Нет, он ничего не понял.

— Наступает самый сладостный момент, — снова заговорила Тамалейн. — Ты прошел самые болезненные повороты банкета и наконец наступил миг, которым ты можешь насладиться. Но! В тот момент, когда ты откусываешь, как тебе кажется, самый лакомый кусок, наступает самое мучительное, то, ради чего и затевался весь банкет. Наступает понимание того, что наслаждения не будет. Действительно не будет. Это и есть конечная боль наказания Бене Гессерит. Суть его заключена в уроках нашей Общины.

— Но что именно она сделает с этими охранниками? — вырвалось у Дункана.

— Я не могу сказать, в чем будут заключаться конкретные элементы наказания того или иного человека. Мне нет нужды это знать. Могу только сказать, что каждый понесет свое наказание.

Больше Тамалейн не произнесла ни слова и снова вернулась к составлению урока на завтра.

— Мы поговорим с тобой завтра, — сказала Тамалейн на прощание. — О постановке ударений в словах разговорного галахского.

Никто, даже Тег и Патрин, не смог ответить на вопрос Дункана о том, в чем будет состоять наказание. Даже охранники, с которыми он встретился, отказались обсуждать с ним то, что их ожидало. Некоторые коротко отреагировали на его откровения, и никто больше не играл с ним. Наказанные не простили его, это было ясно как день.

Проклятая Швандью! Проклятая Швандью!

Да, именно тогда в его душе зародилась глубокая ненависть к ней. Она приняла на себя ненависть ко всем ведьмам и колдуньям мира. Неужели новая Преподобная Мать будет такой же, как старые?

Проклятая Швандью!

Он спрашивал саму Швандью, за что наказаны охранники. Она ответила после недолгого раздумья:

— Твое пребывание на Гамму опасно. Есть люди, которые хотят нанести тебе вред.

Дункан не спросил, за что. Это было еще одно табу — на такие вопросы никто никогда не отвечал. Никто, даже Тег, хотя само его присутствие говорило о том, что опасность действительно существовала.