– Я могу сообщить вам кое-что о милейшем майоре. Я обязан наводить справки, и я их навел. Так вот, наследство, о котором он упомянул, составляло около двадцати тысяч фунтов. Ну, что вы об этом скажете?
Я был так потрясен, что не сразу нашелся.
– Невозможно! Такой известный человек, как Блант!
– Кто знает? – пожал плечами Пуаро. – Во всяком случае, это человек с воображением. Хотя, признаюсь, мне трудно представить себе его в роли шантажиста. Но есть еще возможность, о которой вы ни разу не подумали, мой друг.
– Какая же?
– Камин. Экройд мог сам уничтожить письмо после вашего ухода.
– Едва ли, – медленно сказал я, – хотя, конечно, не исключено. Он мог передумать.
Мы поравнялись с моим домом, и я, желая доставить удовольствие Каролине, внезапно решил пригласить Пуаро разделить с нами трапезу. Однако женщинам угодить трудно. Оказалось, что у нас на двоих две бараньи отбивные (прислуга наслаждается требухой с луком). Две же отбивные на троих могут вызвать замешательство.
Впрочем, Каролину смутить трудно. Не моргнув глазом, она объяснила Пуаро, что, невзирая на насмешки ее брата Джеймса, строго придерживается вегетарианской диеты, разразилась восторженным панегириком во славу земляных орехов (которых никогда не пробовала) и принялась уничтожать гренки, сопровождая этот процесс едкими замечаниями об опасностях животной пищи. А лишь с едой было покончено и мы сели у камина покурить, она без дальнейших околичностей набросилась на Пуаро:
– Вы еще не нашли Ральфа Пейтона?
– Где я мог найти его, мадемуазель?
– В Кранчестере, – многозначительно сказала Каролина.
– В Кранчестере? Но почему? – с недоумением спросил Пуаро.
Я объяснил ему – не без ехидства:
– Один из наших частных сыщиков видел вас вчера в автомобиле на Кранчестерской дороге.
Пуаро уже оправился от замешательства и весело рассмеялся.
– Ах, это! Обычное посещение дантиста. Мой зуб болит. Я еду. Моему зубу становится легче. Я хочу вернуться. Дантист говорит – нет, лучше его извлечь. Я спорю, он настаивает. Он побеждает. Этот зуб больше болеть не будет.
Каролина сморщилась от досады, словно проколотый воздушный шар. Мы заговорили о Ральфе Пейтоне.
– Он человек слабохарактерный, но не порочный, – сказал я.
– Да, да, – пробормотал Пуаро, – но где кончается слабохарактерность и...
– Вот именно, – вмешалась Каролина. – Возьмите Джеймса – никакой силы воли. Если бы не я...
– Милая Каролина, – сказал я раздраженно, – нельзя ли не переходить на личности?
–
– Я бы никогда не догадался, мадемуазель, – сказал Пуаро, отвешивая галантный поклон.
– На восемь лет старше и всегда считала своей обязанностью присматривать за тобой. При плохом воспитании бог знает что из тебя вышло бы!
– Я мог бы, к примеру, жениться на обаятельной авантюристке, – пробормотал я мечтательно, пуская кольца дыма к потолку.
– Ну если говорить об авантюристках... – Она не договорила.
– Да? – спросил я с некоторым любопытством.
– Ничего, но я могла бы назвать кое-кого, и даже не пришлось бы ходить особенно далеко. Джеймс утверждает, – она повернулась к Пуаро, – что вы подозреваете в убийстве кого-то из домашних. Могу сказать только: вы ошибаетесь!
– Мне было бы весьма неприятно! – вздохнул Пуаро. – Это... как вы говорите? – не моя профессия.
– Насколько мне известны факты, из домашних убить могли только Ральф или Флора.
– Но, Каролина...
– Джеймс, не перебивай меня, пожалуйста. Я знаю, что говорю, Паркер встретил ее
– Каролина!
– Я не говорю, что
Пуаро помолчал, наблюдая за дымком своей сигареты. Потом заговорил – мягким, вкрадчивым тоном, производившим странное впечатление, так он был не похож на его обычный быстрый говорок.